Это были не направленные мысли.
Всего лишь то, к чему он привык за несколько недель до отъезда. То, что сохранилось в памяти, а теперь крутилось в подкорке, как ядрёный запах алкагеста, который никак не удаётся выдохнуть из себя ещё час или два, если уже вдохнул.
— У тебя есть друзья, Геральт?
Это то, что спросил Ольгерд в их последнюю встречу, глядя на восходящую луну. Небо казалось ясным, что бывало здесь крайне редко. Даже ветер не дул. Они просто присели на крепкий и низкий забор, некогда служивший, видимо, загоном для скота и смотрели перед собой.
В опущенной руке Геральта — бутылка вина. Ольгерд курил трубку, прикусывая загубник боковыми зубами. От дыма слегка першило горло, воздух сильно пах жжёной вишней. Внутри шевелилось иррациональное желание запрокинуть голову и завыть на луну, но вместо этого Геральт ответил:
— Есть.
Ольгерд хмыкнул, будто так и думал.
— Бросающиеся на меч герои, живущие в поиске достойной смерти?
Образы сами закрутились перед глазами. Эскель, размахивающий учебным мечом, улыбающийся и летящий с головой в любую авантюру. Ламберт, надменный и выёбистый, заслоняющий своей грудью Геральта от ревущего медведя, вставшего на задние лапы в лесах у Каэн Морхен. Эскель — серьёзный и сосредоточенный, с безобразным шрамом, разрывающим всю правую часть лица. Недовольное ламбертовское: «Ну, куда тебя несёт? Не подохнет без тебя Редания». И спокойный ответ: «Ты знаешь, что я там нужен».
Геральт медленно моргнул и опустил взгляд.
В груди тяжелело каждый раз, когда он вспоминал, какой опасности подверглись они оба совсем недавно. Лучше бы Эскель никогда не возвращался из проклятой Редании. Лучше бы им никогда не пересекаться вновь, если эти встречи несут за собой только возможность умереть. Сложить голову на поле боя, как истинный ведьмак. Ведь ведьмаки не умирают в постелях.
— Плохая тема?
Голос Ольгерда прозвучал слегка простуженно. То ли потому, что они уже час, как сидели на прохладном воздухе, то ли от выкуренной трубки.
Геральт отпил ещё вина и, не глядя, передал ему бутылку.
— Они похожи на меня, — глухо ответил он.
— Ну… как я и сказал.
Геральт ощутил взгляд, блуждающий по его лицу.
По шраму и заросшей серой щетиной щеке. Это почти не нервировало, скорее, расслабляло, собиралось в голове и шумело, как спокойный морской прибой. И ни одной мысли… ни одной. Что этот разбойник добавляет в своё вино?..
— А у меня никогда их не было, — сказал Ольгерд. Взял протянутую бутылку и горько усмехнулся — Геральт услышал этот звук.
— У дворян не бывает друзей?
— Точно.
— Но теперь ты не дворянин. — Он с ухмылкой повернулся к Ольгерду. Тот прикрыл глаза и запрокинул голову, опустив руки с трубкой и вином вниз, подставляя лицо чистому лунному свету.
Пробормотал тихо:
— Не дворянин, да ещё и с сердцем. С ума бы не сойти…
Геральт смотрит на лёгкую улыбку, появившуюся на его губах, и не чувствует ничего, кроме запаха вишнёвого дыма и чужеродного, дикого желания приблизить своё лицо к лицу Ольгерда. Хрен его знает, зачем. Рассмотреть, наверное, поближе, потщательнее, подотошнее. С ним что-то не так. Неужели проклятие оставляет на людях настолько сильный отпечаток, что сложно взгляд от них отвести?
Геральт мимоходом касается своего знака. Тих и холоден. Нет ни дрожи, ни изменения температуры — Волк спокоен. В Ольгреде магии столько же, сколько в корчмаре «Гусиной гузки». Тут дело, видимо, не в магии.
В голове слишком сильно шумит, когда он понимает, что подаётся вперёд. Протягивает руку, касается пальцами впалой щеки, но не чувствует ни тепла, ни холода, ни щетины, не чувствует ничего, будто трогает лунный свет, не живого человека. А в следующую секунду Ольгерд открывает глаза, и Геральт с судорожным вздохом садится на своей постели.
Он сильно проводит руками по лицу.
Один раз, второй — будто пытается стряхнуть с себя сон, а потом поднимает взгляд и смотрит на бутылку туссентского вина, стоящую на столе.
— Твою мать, — шепчет он.
В окна снова метёт.
…В Трисс Меригольд сложно не влюбиться.
Если вам нравится идти ко дну, она — хороший для вас вариант. В неё хочется окунуться с головой, слушать её смех и звонкий голос, и, пока он звучит, будет казаться, что этого мало. Нужно ещё немного больше. Ещё совсем чуть-чуть, и достаточно.
Но «достаточно» не бывает.
Трисс Меригольд знает это.
Она под ним голая и мягкая, гладкая и влажная, как язык моллюска. От неё даже немного пахнет морем. Трисс с улыбкой смотрит на Геральта и гладит его щёки кончиками пальцев.
— Я рада, что ты вернулся, — говорит она.
Рыжие волосы и синие глаза.
Это не та синь, от которой не можешь отвернуться. Они просто… синие. Красивые синие глаза, на свете таких тысячи. В постели Геральта девушек с подобными глазами было столько, что не сосчитать.
— Как тут дела? — спрашивает Геральт.
Он имеет в виду обстановку в Новиграде. Он имеет в виду — как поживает Лютик и Золтан? Он имеет в виду — Йен не объявлялась?
— Если бы ты бывал здесь чаще, тебе бы не приходилось задавать этот вопрос, — она тянется к нему и целует мягкими губами в уголок губ. — Много работы?
— Да, — отвечает Геральт, глядя ей в глаза. Он не отводит взгляд, потому что если он потеряет контакт с Трисс, в голову тут же полезут другие мысли. Словно паразиты, словно мелкие накеры на падаль. Мысли, которые постепенно начинают вызывать в затылке чувство, схожее со страхом. Которые вплетаются в голову шипастой лозой, и выдернуть их практически невозможно.
