Виллу-филателист - [10]
Временами, листая газеты, мне попадались на глаза слова «бунт», «восстание». Но так как ни мама, ни дядя никогда не говорили об этом со мной или в моем присутствии, то я и не знал, что скрывается за этими словами. Тогда мне и в голову не пришло, что мама и эта парусиновая сумка могли быть связанными с чем-то подобным.
Я шагал быстро. Пригородные дома остались позади. Впереди стояли каменные громады старого города. Известняковые плиты тротуара гулко гудели под ногами. А в остальном вокруг все было тихо и спокойно.
От моего страха и волнения не осталось и следа. Я был столь же спокоен, как если бы нес домой с рынка картошку. Откуда я мог знать, что уже за следующим углом меня ждет неприятная встреча! Я почти столкнулся с двумя парнями и девушками.
Парней я узнал сразу. Хозяйский Фридрих и сынок полицейского Раймонд. Девушки были мне незнакомы. Явно где-то гуляли и теперь под утро возвращались домой.
Я не успел отскочить в сторону. Раймонд тут же схватил меня за рукав. Видимо, узнал. А узнав, решил, как всегда, поиздеваться.
— Дети ночью на улице! — воскликнул он и крутанул мне другой рукой нос. Это было до того больно, что у меня выступили слезы. Я не мог защититься, потому что на одной руке у меня висела сумка, а другую руку держал Раймонд. Я дернул головой, но Раймонд еще сильнее сжал мой нос. Боль стала невыносимой.
Я выпустил сумку и стукнул Раймонда по руке.
— Это что такое? — рявкнул в тот же миг Фридрих.
Сумка упала набок, и тряпка наполовину вывалилась. Один пистолет лежал на тротуаре. Фридрих наклонился было, чтобы взять его.
Я вырвался от Раймонда и оттолкнул Фридриха. Он полетел на дружка, оба они упали. Зазвенели стекла в окне подвала. Послышался крик.
Схватив пистолет и сумку, я кинулся бежать. Так быстро я, наверное, никогда не бегал. Я уже не чувствовал тяжести сумки, не чувствовал каменных плит под ногами. Я просто летел по улице.
Бежал, бежал… Наконец решил оглянуться. Погони не было. Наверное, они порезались о стекло и теперь приводили себя в порядок.
Сунул пистолет в сумку и поспешил дальше.
Уже показался знакомый проход. Знакомо заскрипела лестница, когда я в темноте лез по ступенькам.
Тук-тук… тук-тук!
За дверью послышались шаги. Передо мной стоял дядя Артур.
— Ты! — удивился он, глянул в темный лестничный проем, словно удостоверяясь, действительно ли я один, и втащил меня в комнату.
Комната была полна людей. Мужчины сидели за столом. Над головами стоял густой табачный дым. От хлынувшего в дверь воздуха, дым заструился к висевшей под потолком лампочке.
На столе стояли стаканы, хлебница с хлебом, две бутылки, на тарелке лежало несколько селедок.
Осмотревшись, я подумал, что дядя Артур что-то празднует.
— Мать где? — спросил дядя Артур.
В ответ я протянул сумку. Он схватил ее, глянул внутрь и спросил снова:
— Мать где?
Я объяснил, что у мамы плохо с сердцем, она не смогла прийти и послала меня.
— Послала тебя! — недоверчиво повторил дядя Артур.
— Ну, я сам попросился… — уточнил я.
Он посмотрел на меня другим взглядом. Но его привычная улыбка на этот раз не появилась на лице. И шутки тоже не последовало. Я по-мальчишечьи называл его дядя-шутник. В те вечера, когда он приходил к нам, моему счастью не было границ. Дядя-шутник приносил с собой столько веселья, что мне хватало на много дней воспоминаний о его рассказах и выдумках. Он, казалось, только затем и приходил, чтобы веселить нас с сестрой. Мама иногда останавливала его, но он отвечал, что если бог не дал ему своих детей, то пусть хоть будет позволено на чужих порадоваться.
Сейчас дядю Артура словно подменили. Он вовсе не был веселым.
Подошел к столу и начал раздавать оружие.
— Самое время… Уже пятый час! — сказал кто-то.
Мне вспомнились слова мамы о мужчинах, об ожидании, о том, что время бежит… Я понял, что ни о каком празднике тут и речи нет. Конечно же, нет. Бутылки могут стоять на столе, но это ничего не значит. Просто конспирация, больше ничего.
— А теперь быстро домой!
— Но… — начал я взволнованно.
На лице дяди Артура промелькнула наконец улыбка.
— Иди! — коротко велел он, открывая дверь. — И смотри, мать береги!
Я снова оказался на лестнице. Спустился по ступенькам до самого низа. Там остановился.
Перед моими глазами стояла комната: мужчины, в руках у них револьверы, облако дыма под голой лампочкой. «Самое время… Уже пятый час…»
Куда они собираются? И еще торопятся! Неужели так и начинается восстание, о котором пишет «Пяэвалехт»?
У меня возникло непреодолимое желание увидеть и услышать, что будет дальше, когда мужчины, с оружием в карманах, выйдут из прокуренной комнаты и куда-то пойдут. Я уже забыл, что мама осталась сидеть у поленницы. Забыл, что она ждет меня, что дядя Артур велел ее беречь.
«Я побуду здесь во дворе и подожду, пока мужчины не спустятся», — сказал я себе.
На минуту возникло сомнение: а не пойти ли все же домой? Но тут же я нашел оправдание своему плану.
«Может, Фридрих и Раймонд где-нибудь поджидают меня? Я не должен попасться им в руки. Лучше обождать, а потом пойти!»
Я прошел в маленький темный двор. Нащупал какой-то ящик и сел на краешек. Только тогда ощутил, что рубашка от недавнего бегства насквозь мокрая. Она неприятно липла к груди и спине.
