Виктория - [115]

том будет прислуживать господам. Придется сломить его дух, чтобы научился приносить в дом жалкие гроши. Арак, стаканчик за стаканчиком, и вот уже твой муж в лапах у этой хитрюги.

— А жених ее сестры?

— Да это просто шантаж! Чтобы попугать Рафаэля. Ее мать на нее давит. Или, мол, пусть Рафаэль разводится с тобой, или пусть она ищет себе мужа. И хоть она хитрюга, а Рафаэля любит как безумная. Ей не важны ни его деньги, ни подарки, которые он ей приносит. Такая любовь самая опасная. Ты слышишь меня? Она его любит больше, чем ты.

Виктория поднялась со своего стула и не заметила, как руки сжались в кулаки. «Не может такого быть, не может!» — пробормотала она и вышла. Отыскав Альбера, игравшего с двумя ее братьями, взяла в руки его головку, а сама все продолжала бормотать…

Глава 23

Рафаэль слег.

Обитатели Двора были в шоке. Во времена болезни чахоткой, когда легкие его разлетались в клочья, он, превозмогая себя, вставал, чтобы кормить семью. А теперь не двигался. И не только прикован к кровати, но в стенах дома слышатся его стоны. Взрослые шикали на детей, чтобы те не нарушали его покой, и даже сами ходили на цыпочках из почтения к человеку, болезнь которого тяжелее любого недуга.

Виктория хлопотала вокруг него днем и ночью, поила горячим молоком, прислушивалась к переполненному страданием сердцу. Глаза у нее закрывались, но она все кивала, будто продолжая слушать поток его речей. Иногда он подозревал, что она лишь притворяется, будто не спит и слушает, и тогда прерывал лавину отравленных слов и в ужасе звал, как человек, которого бросили во вражеской тьме: «Виктория, ты слышишь?» — и она глубоко вдыхала воздух, терла глаза тыльной стороной ладони и отвечала: «Я здесь, Рафаэль, я тебя слушаю».

Самой себе она говорила, что счастлива. Порою мысленно похлопывала себя по плечу и визжала от радости: какая же ты счастливица, Виктория! Как младенца, питала его своим счастьем, окутывала своими улыбками, но в то же время прятала их от него, чтобы он не заподозрил, будто она не придает значения тому аду, который его терзает, и делала все от нее зависящее, чтобы он не узнал, какую победу она празднует. Только страх, что силы его подведут, омрачал ее счастье.

Обитатели дома всячески старались поддержать эту пару. Салима и Лейла преданно ухаживали за Альбером и Линдой. Эзра, верный друг, часами сидел у постели Рафаэля и, все потягивая арак из бутылки, щедро наливал и своему двоюродному, борясь за его вменяемость. Мирьям устраивала праздничные застолья, чтобы развеселить душу больного. Наджия забыла свою вековую ненависть и собственноручно варила эликсир из ромашки, чтобы успокоить нервы Рафаэля. Флора появлялась во Дворе каждый день и намеками предлагала Виктории лекарство, которое она так здорово умела готовить. Виктория смущенно улыбалась.

— Говорю тебе серьезно, — объясняла Флора, специалистка по такого рода болезням. — Как зараза лечит заразу, так же и запах лимона изгоняет из памяти аромат цветущих пальм.

Виктория вежливо отказывалась и от материнской ромашки, и от ароматов лимона, окружавших опытное тело Флоры.

— Думаешь, она уже туда приехала? — спросил Рафаэль, когда очнулся от своего бредового беспамятства.

Виктория сморщила брови:

— Откуда мне знать? Ты ведь сказал, что нужно пересечь огромную пустыню, чтобы доехать до Сирии, а оттуда — поездка в Ливан, и когда еще доберешься до Израиля…

Лицо его обросло восьмидневной щетиной. Взгляд погружен в себя. В душе она была довольна, что гадюка не видит его таким. Рафаэль не пошел с ней прощаться. Может, и попрощался в другом месте и в другое время. Считалось, что не попрощался вообще. Таков его обычай, и так он поступает. Но она, Виктория, там побывала. За два часа до отъезда. Хотела собственными глазами убедиться, что врагиня оставляет поле битвы. В абайе и чадре стояла в конце переулка, там, где он выходит на широкую улицу. Простые мужчины и женщины шли мимо нее и с изумлением на нее оборачивались, мол, что здесь понадобилось женщине в шелковой абайе в такой ранний час, и ей пришлось прохаживаться туда-сюда, чтобы не слишком привлекать внимание. В душу закралось сомнение. На площади стояли мулы, ослы и коляски. Разгружающие свои товары феллахи[58] пили крепкий чай, лошади жевали овес, и уличные торговцы кричали в толпе. Те, кто ничего не мог себе купить, притулились к стене и завтракали лепешками с луком. Флора что-то сказала про машину, но никакой машины там не было. Если бы и Эзра того же не подтвердил, она бы засомневалась, не перепутала ли место. Она снова обошла всю площадь и решила, что через четверть часа, не позже, вернется домой. Солнце уже заливало крыши и освещало окошки верхних этажей.

Даже когда появилась машина и, рыча мотором, воняя маслом и бензином, с громкими гудками надменно потеснила людей и скот, она, Виктория, все еще не до конца верила, что станет свидетельницей поражения соперницы. Вместо торжества, которого от себя ждала, ощущала, что все в этой ситуации выглядит отвратительно. Шофер был рыжим гигантом, с виду взрывным и злобным — бандит, получающий удовольствие от того, что на всех наводит страх.