Ветер середины ноября - [4]

Фотограф еще пару минут потоптался рядом, заглядывая мне через плечо. Потом резюмировал:

- А что – в принципе, нормально получилось.

И исчез.

А я двумя руками держала маленький глянцевый квадратик с идиотской надписью.

...

Зябкая южная ночь. Мой автобус через двадцать минут. А я не могу уехать. Сижу под стройным равнодушным кипарисом, считаю крымские звезды и жду. Мой маленький талисман, амулет, кем-то оброненное зыбкое обещание – цветной снимок, сделанный щуплым вертлявым фотографом – держит с силой якорной цепи. Мой порт – короткостриженный газон под кипарисом. Ждущие автобус суетливые пассажиры, словно стая пингвинов, не переговариваясь, глядят в одну сторону. Им не терпится покинуть этот негостеприимный холодной ночью берег. Они устали от палящего полуденного солнца, густонаселенности пляжей и ночных кабаков, терпкости крымского вина и соли, остающейся на загорелой коже. Дед в панамке, дородная тетка с ведром персиков, сидящий верхом на чемодане мальчуган, дама с плетеной соломенной сумкой – все они, зябко поеживаясь, мечтают только об одном – сесть в икарус теплый и комфортный, развернуть приготовленные в дорогу бутерброды и радостно отправиться в обратный путь, предвкушая встречу с родными и близкими. Сумки и рюкзаки их набиты всякой дребеденью: лакированные сувенирные ракушки, засушенные морские звезды, «куриные боги», обязательное фото с обезьяной и осликом на фоне гор, пляжная галька и прочая подобная ерунда. Приедут к родным пенатам и будут взахлеб рассказывать красочные барономюнхгаузеновские истории за бокалом крымского вина про медуз и осьминогов, нудистские пляжи и неприступные горы, подводную охоту и морских дьяволов.

В моем рюкзаке – смена белья, шорты, пара маек, купальник, «Процесс» Кафки – шикарная книга в некрасивой оранжево-зеленой мягкой обложке (сомневаюсь, что сам Кафка был бы от нее в восторге), плеер, пара дисков к нему с какими-то популярными песенками, засушенная морская звезда (?!), два черствый пирожка и бутылка колы. Из денег – пара банкнот, да горстка мелочи.

Вспомнила, что с утра ничего не ела. Тут же голодной судорогой свело желудок. Невзрачные засохшие пирожки были уничтожены за полминуты.

Я выудила из рюкзака морскую звезду, некогда величаво передвигавшуюся по дну морскому. Сухой комочек со скрюченными щупальцами. Звезды небесные укоризненно замигали со своей высоты. Им-то что! Навряд ли найдется безумец, решившийся поймать и засушить какой-нибудь Сириус. Поставить его после на полку за стекло перед идеально ровным строем одинаковых по высоте и толщине книг. Есть эстеты, которые книги выбирают по цвету обложки – благородные цвета ценных пород дерева, золотом по краю тисненные. И стоят по линеечке выстроенные, влажной тряпочкой протираются по субботам, все благородно-золотые и каждая на Библию похожа. Мой бедный Кафка! С неуместной оранжево-зеленой обложкой открыт тебе доступ только в дома бедствующей интеллигенции, да студентов филфака. Я положила морскую звезду – маленькую пыльную мумию – на серый и какой-то жухлый в неверном свете фонаря газон, и она величаво уплыла куда-то в ночь, быть может к своим небесным родственникам.

- Вы едете? – дед в панамке протопал через газон и наклонился надо мной, загораживая безупречное ночное небо. Под его ногой, обутой в черный лакированный ботинок, что-то неприятно хрустнуло. Я посмотрела в сторону остановки – столь долго ожидаемый всеми батискаф, обещающий неспешное комфортабельное плавание в темных водах южной ночи, прибыл и, слегка покачиваясь, стоял у пристани. Из гостеприимно открытых дверей лился приятный домашний свет, звучала музыка. Водитель – толстый дядька в соломенной шляпе и ковбойке с надписью «Welcome!» - деловито осматривал переднее колесо икаруса, периодически постукивая по нему ногой. Все уже загрузились и дружно жевали бутерброды, откинувшись на мягких сиденьях.

- Вы едете? – повторил дед надтреснутым голосом. Его прозрачные ладони, слегка поскрипывая, качались на ветру, как два древних пергамента. Они были испещрены тайными письменами. Дед бережно сложил их перед собой – ладонь к ладони письменами вовнутрь, чтобы никто не смог их прочитать.

- Да, - для убедительности я кивнула головой и положила руку на рюкзак. Дед тоже кивнул, повернулся и быстро затрусил к автобусу. Я достала из бокового кармана рюкзака фотографию. Прости, Лейла, я не нашла тебя. И стало так невыносимо тоскливо, горло перехватило ледяной удавкой. Черт! Я не смогу. Я физически не смогу жить так, как раньше – без тебя все стало бессмысленным. Неинтересная работа, нелюбимый мужчина, неуютная квартира, ненастоящие друзья, некрасивые люди вокруг. И тошно так стало – хоть в петлю лезь.

Раздался громкий автобусный гудок. Пассажиры, недовольные задержкой отправления, выглядывали в окна, стараясь понять, чем эта самая задержка вызвана. Я встала, закинула на плечо рюкзак и нехотя поплелась в сторону венгерского батискафа.

...

- Боль и горечь в твоих глазах. Ты любишь Ее?

- Я без Нее не умею жить.

- Ты без Нее прожила довольно долго.

- Да, пару тысяч пустых неспокойных лет.