Ветер середины ноября - [2]

Я зову официанта и покупаю рыбку.

- Пойдем!

- Куда?

- На море. Нужно выпустить рыбку.

- Ты с ума сошла! Там же шторм. Да и рыба погибнет, она декоративная.

Что ты знаешь, милый мой, о мечтах этой рыбки? Ей нужно море. Пусть она погибнет из-за собственной декоративности, но желание ее исполнится. И, может быть, тогда исполнится мое собственное. Исполни мою страсть.

На море шторм. Ветер рвет одежду и уносит слова. Ветер уносит слова! Я люблю тебя! Избавь меня от этих слов. Унеси их. Я дарю слова ветру и свободу рыбке. Никто ни от чего не отказывается. Дар принят. Мой шоколадно-белобрысый мальчик боится подойти к воде. Что-то кричит мне. Но ветер равнодушен к смыслу слов, он уносит и эти. Вперемешку с солеными каплями, листьями и песком.

...

Утром у меня жар. Мы никуда не едем. Ты бесишься, тебе на работу и вообще надоело это солнце, море и мои причуды. Я предлагаю оставить меня здесь на попечении квартирной хозяйки. Мне нужно поправиться, я не могу ехать в таком состоянии. А тебе надо. Ты всегда был поклонником логики. С рождения. А, может, с самого зачатия твоя жизнь была неразрывна с логикой. В ее железных объятиях ты довольно быстро соглашаешься с моими доводами.

- Ну, ты же понимаешь. У меня проект.

- Да-да, конечно. Я буду звонить. Счастливо защититься.

- Милая, я люблю тебя.

Ну, зачем? Зачем ты это сделал? Зачем ты вернул обратно слова, отданные ветру? Они предназначались ей. Он не донес их. Он вложил их в твои уста. Я закрываю глаза. У меня жар.

Квартирная хозяйка – милая женщина. Она любит рассказывать мне про свою молодость. Ей нравится поить меня чаем с малиновым вареньем, поправлять одеяло и проверять мой лоб на наличие повышенной температуры. Ей нравится ухаживать. И рассказывать про свою молодость. Она никогда не была русалкой. Для этого у нее слишком конкретный взгляд на мир. В нем нет полутонов. Нет русалок. Нет Лейлы. Она так и сказала:

- Лейлы нет.

У меня жар и я со всем соглашаюсь. Нет, так нет. Сон, так сон. Лейла, они называют тебя сном. Они называют сном русалку, которая утопила мой корабль. А я не могу противостоять им. Но я слышу твою песню. Ее принес оставленный тобой ветер. Он нашел меня, слышишь? Я улыбаюсь. Мой корабль тонет, а я курю трубку и улыбаюсь. У меня жар.

...

- Кушайте, деточка, вам силы восстанавливать надо, - квартирная хозяйка принесла огромное блюдо черешни. Из-под горы ярко-алых ягод выглядывал соблазнительно-спелый бок крымского персика. У меня наконец-то появился аппетит. Зверский. Хозяйка, улыбаясь, смотрела на исчезающую черешню и на мои пальцы, тщательно выискивающие среди яркого изобилия самые крупные и спелые ягоды. Нервный взмах левой рукой – я повернула голову:

- Что-то случилось?

Хозяйка отвела взгляд и, обращаясь не то к стоящей в углу кадке с фикусом, не то к моему рюкзаку, мирно валяющемуся под этим самым фикусом, сказала:

- Договаривались на месяц, новые жильцы скоро заезжают. Извините, но...

Я выудила освобожденный из черешневого плена персик:

- Не волнуйтесь, я завтра уезжаю.

Хозяйка настороженно поинтересовалась:

- А как же Лейла?

Я удивилась:

- Лейла?

Нет, я не отказалась от тебя. Не забыла. Жар, испепелявший меня целую неделю, не выжег твой образ из сердца моего. Лейла. Мой организм, следуя извечному закону самосохранения, уничтожая терроризирующие его микробы и бактерии, в попытке исцеления попытался избавиться от самой глобальной болезни. Рацио, делающее мою жизнь устаканенной, раскидывающее все по полкам и ящичкам, не справилось с твоим присутствием и определило его, как «неустановленное оружие душевного поражения». Оно прицельно расстреливало тебя словами моего бой-френда: «Ты с ума сошла! Влюбиться в женщину – это нечто»; причитаниями квартирной хозяйки: «Деточка, у тебя жар! Лейлы нет...»; беспокойно бьющимися в окно ветками вишни: «Откажись от нее, откажись...» и врывающимся в открытую форточку немым легким морским бризом. Я не отказалась. Разве можно отказаться от себя самой? Стереть, словно ластиком, информационно-контактную карту своей души. Выкинуть из бесконечной ленты кодов зашифрованное имя твое. Лейла. Забыть тебя, предать себя. Предать собственное сердце. Я не герой и не предатель. Я – плюшево-колючий циник. Словно кактус с мягкими иголками. Я не отказалась от тебя, Лейла. Помнишь, Песнь Песней Соломоновых: большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее... Мед и молоко под языком твоим, Суламита моя...

Квартирная хозяйка пожала большими круглыми плечами, отчего у нее исчезла шея, и подбородок лег на массивную грудь: - В молодости у меня был роман с преподавателем истории. Его жена продавала цветы в центральном универсаме. Каждую пятницу он покупал у нее большой букет красных гвоздик. Нес домой. Выдергивал из букета три штучки и приносил мне. Словно к вечному огню на день победы... Несомненно, он и чувствовал себя победителем.

Я покрутила в пальцах мягкий податливый бархатистый персик и положила его обратно в тарелку. В глазах хозяйки стояли невыплаканные когда-то во времена гордой и независимой молодости слезы.

Люди не любят собственных слез и сторонятся чужих. Плачущий человек – всегда проблема. Его слезы, солены, словно морская вода. И так же непригодны для приема внутрь. Пустишь их в себя – и становится тревожно и горько-солоно. Гораздо спокойней предотвратить – отвернуться в нужный момент, отойти, закашляться, да просто закрыть глаза – нет меня, я в домике. Я закрываю глаза на твои слезы. Закрой глаза на слезы мои...