Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [75]

.

Названных теоретиков медиа роднит интерес к сложным отношением между материальностью телевидения (вне зависимости от содержания телепрограмм) и личностью. В этой главе я не буду пытаться примирить или синтезировать их взгляды, но исхожу из общего тезиса, что телевизор не является ни нейтральным, ни безобидным объектом. Я покажу, каким образом советские телезрители обнаружили, что телевизор и телевещание обладают властью над их телом и личностью, и как это открытие транслировалось в телесеансы экстрасенсов Кашпировского и Чумака.

Вуайеристская революция в советском жилище

С начала 1960‐х по середину 1980‐х годов телевидение массово распространялось по Советскому Союзу. Согласно изданному в 1989 году статистическому сборнику о внутренней торговле в СССР, если в 1965 году на сто домохозяйств приходилось всего двадцать четыре обладателя телевизора, то в 1988 году – уже сто три[511]. По числу телевизоров на человека традиционно лидировали городские жители, но к 1980‐м годам сельская местность догнала город: например, в ходе исследования, посвященного досугу в сельской части Татарстана, выяснилось, что по сравнению с 1967 годом, когда телевизор был только у 15 % жителей, к 1983 году этот показатель существенно вырос до 96 %[512].

Появление телевидения можно во многих отношениях назвать революцией жилого пространства. В работе о «телевидении в семейном кругу» в США после Второй мировой войны Линн Шпигель обратила внимание, что массовое распространение телевидения заметно изменило облик американского дома. Обстановка гостиной выстроилась вокруг телевизора, ставшего средоточием жилища американцев и местом, где американская семья проводила свободное время[513]. Схожий процесс произошел и в СССР: массовое появление телевизоров в советских квартирах изменило их интерьер. Иметь телевизор считалось престижным, поэтому для обитателей квартиры он занял главное место в доме, преобразовав иерархию бытовых объектов и поднявшись на ее вершину. Диваны и кресла полукругом выстроились перед телевизором, чтобы жильцы могли почувствовать себя в новой роли – телезрителей, так что за телевизором окончательно закрепилось главное место в советском жилище[514]. В большинстве квартир телевизор вытеснил радио на кухню, где его можно было слушать за приготовлением пищи или во время еды, а книги все чаще воспринимались как предмет интерьера.

Массовое распространение в советских квартирах телевизоров сопровождалось еще одним любопытным феноменом, в 1970‐е годы преобразовавшим пространство советского жилища, – появлением стенки, массивного шкафа от пола до потолка, размещавшегося вдоль более длинной стены прямоугольной гостиной в советской квартире со стандартной планировкой и пришедшего на смену более разношерстной мебели хрущевской эпохи[515]. Сьюзан Рид, проследившая динамику этих изменений, сделала акцент на стремлении государства просвещать и воспитывать и истолковала их как модернистскую кампанию, направленную на насаждение нового, социалистического, отвечающего нормам гигиены и упорядоченного образа жизни среди населения, бóльшую часть которого составляли люди, переехавшие в город из сельской местности, или их дети. Современный, лаконичный дизайн стенки призван был помочь обитателям квартир освоиться в роли жителя современной социалистической страны[516]. Сергей Ушакин подчеркивал функциональный характер стенки, обусловленный поворотом в сторону большей практичности, который произошел в советском дизайне интерьера в постсталинский период[517]. В то же время стенка и телевизор вместе положили начало вуайеристской революции в советском жилище.

Стенка как разновидность мебели соединяла в себе шкафы из массивного дерева и со стеклянными дверцами. Последние превращали ее в зрелищный объект: гордые обладатели стенок изо всех сил старались заполнить застекленные полки вещами, обладавших высоким социальным статусом: фарфоровыми сервизами, хрусталем, ценными сувенирами. Все эти предметы были дефицитом; покупка стенки и таких престижных товаров, как сервиз из ГДР или богемское стекло, требовала находчивости, связей (блата), везения и терпения. Бывшие советские туристы часто упоминают, как доставали эти ценные предметы и привозили их в СССР[518]. Драгоценные сервизы и хрусталь ставили на стол только в самых торжественных случаях несколько раз в году; все остальное время они пребывали за стеклянными дверцами, словно в витрине домашнего музея: их не трогали – на них любовались.

Стенка и телевизор способствовали реорганизации гостиных позднесоциалистической эпохи по законам визуального наслаждения. Понимание пространства советского жилища в вуайеристских терминах не было чем-то новым. Присущее советскому «среднему классу» в послевоенные годы пристальное внимание к домашнему очагу, описанное Верой Данэм в книге «В сталинское время» (In Stalin’s Time), в значительной мере было связано с желанием создать домашнюю обстановку, в которой предметы советского быта в сочетании с телами образовали бы «маленький, веселый, светлый рай». Однако в условиях послевоенного дефицита всего, кроме разве что товаров первой необходимости, создать такой рай было практически немыслимо, и, как показывает Данэм, функцию изображения быта в прекрасных вымышленных интерьерах взяла на себя художественная литература конца сталинской эпохи