Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [74]

Второй уровень – телесная материальность людей, сидящих перед телевизором. Благодаря программам, которые по нему передают, телевизор структурирует день и привлекает людей в гостиную. Таким образом, он организует тела людей в пространстве и времени. Более того, телевизор оказывает на них физическое воздействие, влияя на зрение, вес, мышцы, сердце и дыхание, – воздействие, все больше беспокоившее советских чиновников и ученых, особенно врачей-педиатров[498]. Но телевизор мог как отнять здоровье, так и помочь в его восстановлении – такая логика прослеживается не только в телесеансах Кашпировского и Чумака, но и в популярности таких передач, где давали практические советы по укреплению здоровья, как «Если хочешь быть здоров», «Утренней разминки» и в особенности «Ритмической гимнастики», трансляция которой началась в 1984 году. Ведущие перечисленных передач призывали советских телезрителей вместе с ними делать зарядку, стоя перед экраном, чтобы взбодриться и укрепить организм[499].

Наконец, анализ материальных аспектов советского телевидения свидетельствует о сложной связи между телевизором и самосознанием советского человека. Советские исследователи, изучавшие воздействие телевидения на психику, с самого начала часто говорили о нем в терминологии семейных отношений, протезов и душевных расстройств. Каждодневное присутствие телевизора в доме, его бросающаяся в глаза и живо ощутимая материальность («эффект присутствия») часто превращали его в «члена семьи» или «друга»[500]. Способность моментально передавать изображения и звуки со всего мира побудила Сергея Муратова, видного советского теоретика телевидения, назвать его «планетарным зрением» и «земношарным слухом» человечества[501]. Советские врачи, между тем, придумали для склонности проводить перед экраном много времени термин «телемания»[502]. Употребление такой терминологии показывает, что на уровне культуры сложилось представление о телевизоре как материальном отражении сложно устроенного, децентрализованного и неупорядоченного самосознания – отражении, где эта неупорядоченность проступала со всей отчетливостью, проблематизируя в исторической перспективе присущие советской культуре фантазии о полном контроле над материальным миром. Муратов охарактеризовал дестабилизирующие свойства телевизора как «зыбкую поверхность кинескопа» – метафора, указывающая на размытость границы между экраном и личностью, а значит, на опасность, что первый поглотит вторую[503].

Работы о советском телевидении исчисляются сотнями, если не тысячами, но большинство из них, в том числе ключевые исследования в данной области, сосредоточены на содержательном аспекте[504]. Если же говорит о самом телевизоре, нельзя не согласиться с метким наблюдением Михая Чиксентмихайи и Юджина Рохберга-Халтона, пусть сделанном в другом историческом и географическом контексте: «Исследователи не интересуются воздействием на людей телевидения – их внимание направлено лишь на передачи <…> Сама вещь, телевизор, передающий сигнал, кажется им нейтральным»[505]. Но это заблуждение. Как показывают теоретики и критики медиа, приводя доводы, порой различающиеся на уровне модальности, но схожие по сути, телевизор одним своим присутствием – вне зависимости от содержания транслируемых программ – неизбежно меняет культуру, в которую он проник.

Теоретики советского телевидения, писавшие о нем сразу после его появления, в частности Владимир Саппак и Ираклий Андроников, подчеркивали его способность восстанавливать связи между индивидами и более крупными единицами общества, преодолевать социальное отчуждение, формировать и укреплять сообщества[506]. Саппак, как и Муратов, так же видел, что оно влияет на пространственные координаты советского жилища, разрушая «квартирный мирок», поскольку пропускает в огороженное четырьмя стенами пространство образы внешнего мира[507]. Их взгляд на способность телевидения реорганизовывать домашнее пространство и повседневную жизнь перекликается с воззрениями Маршалла Маклюэна, называвшего телевидение одним из технологических «протезов», продолжающих личность человека в пространстве и времени, помогающих ему покорить их, но вместе с тем меняющих природу человеческого самосознания[508]. Еще более радикален подход Фридриха Киттлера: он полностью устранил из предлагаемой им системы интерпретаций идеологический компонент и сделал акцент на преобразовательном потенциале медиа как таковых в их материальности и без необходимости ссылаться на какие-либо внешние факторы[509]. Исторические изменения, сопровождавшие изобретение телевидения, не обусловлены какой-либо политической системой, государственной идеологией или социальными условиями, в которых появился этот вид медиа. Правильнее сказать, что причиной перемен послужило само телевидение как система материальных объектов, воздействующих на человека за счет контакта с экраном (Киттлер называет его «поверхностным эффектом»). В одном из последних интервью Киттлер заметил, что в результате технического прогресса люди превратились в «отражение созданной ими техники» и добавил: «В конце концов, это мы подстраиваемся под технику, а не она под нас»