Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [47]

Шрифт
Интервал

. Благодаря масштабной жилищной программе за 1956–1966 годы почти половина населения СССР получила от государства возможность переехать в более комфортные дома[287]. В следующие годы финансируемая государством строительная программа развивалась не менее впечатляющими темпами: в период с 1966 по 1980 год еще сто шестьдесят два миллиона людей, то есть три пятых всех советских граждан, получили более комфортное жилье[288].

Разным типам современных советских многоэтажных домов была присуща одна важная общая черта – чтобы расширить жилое пространство, архитекторы сводили к минимуму площадь зон общего пользования: подъездов, коридоров, лестничных площадок. Например, хрущевка представляла собой пятиэтажное здание с четырьмя или более подъездами. Заходя в подъезд, жильцы и гости поднимались на одну из пяти тесных лестничных клеток (примерно два метра в ширину и чуть более метра в длину), куда выходили двери четырех квартир. Между этажами тоже располагались лестничные площадки, соединявшие два лестничных пролета (ил. 4.1). Подъезды делили новые советские многоэтажные дома на вертикальные сегменты, соединенные лишь двором. Позднее появились дома с более просторными квартирами и зонами общего пользования, но сама тенденция делить их на узкие и не сообщающиеся друг с другом подъезды сохранилась.


Ил. 4.1. Подъезд хрущевки постройки 1959 года. Петрозаводск, 2015. Фотограф – Алексей Марахтанов.


Пространства общего пользования в новых многоквартирных домах выполняли сугубо утилитарную функцию – примечательная черта постсталинской массовой застройки и сознательное решение советского руководства и архитекторов. В 1950‐е и 1960‐е годы участники профессиональных и публичных дискуссий вокруг программы массового жилищного строительства недвусмысленно отвергли (точнее, отложили на неопределенный срок – до наступления коммунизма) конструктивистскую идею «домов-коммун» с общими кухнями, столовыми и помещениями для проведения досуга, тогда как частное пространство ограничивалось отдельными спальнями[289]. Новые дома, наоборот, были задуманы так, чтобы разместить в них как можно больше отдельных квартир, расширяя жилое пространство за счет коридоров, подъездов и других общих зон. Такое решение не означало отказа от ценностей и идеалов коммуны в планировке советских городов. Хотя на уровне отдельных квартир эти идеалы не пытались воплотить в жизнь, их перенесли на более крупные участки города – микрорайоны. С конца 1950‐х годов микрорайоны считались базовыми структурными единицами планирования советских городов; жилые дома соседствовали в них с общественными учреждениями. Микрорайон как концепция, определявшая планирование городского пространства, отражал рационалистический подход к распределению свободного времени советских граждан: дом-коммуна словно разрастался до размеров района[290]. Предполагалось, что библиотеки, кинотеатры, клубы, спортзалы и стадионы, кафе и другие советские «учреждения культуры» брали на себя обязанность заполнять досуг как несовершеннолетних, так и взрослых советских граждан, сплачивая их в коллективы и служа средоточиями коммунистического воспитания[291]. Что касается нежилых пространств: подъездов многоэтажных домов, дворов и других прилегающих территорий, – их проектировали исходя из чисто практических соображений, чтобы людям было удобно проходить к себе домой и выходить на улицу. Иначе говоря, новые микрорайоны призваны были модернизировать советское общество, предлагая гражданам современный образ жизни с личным жилым пространством и рационально организованными общественными местами. Нередко их символически строили на месте обветшалых бараков сталинской эпохи, наглядно демонстрируя, что правительство выбрало новую, ориентированную на граждан модель социализма[292].

Вслед за Олегом Хархординым многие исследователи, изучающие постсталинский Советский Союз, утверждают, что масштабная жилищная реформа, сопряженная с массовым переселением людей из коммунальных в новые отдельные квартиры, не означала, что частная сфера возобладала в СССР над коллективистскими ценностями. Новые жилища оказались рубежом, где советская власть попыталась установить новые, менее явные и прямолинейные формы социального контроля[293]. Особенно это касалось социальной инфраструктуры новых микрорайонов, задуманной с прицелом на «идейно-воспитательную работу по месту жительства»[294]. На институциональном уровне новая попытка регулировать жизнь общества нашла отражение в появлении районных жилищно-эксплуатационных контор (ЖЭКов), учрежденных постановлением Совмина СССР от 25 марта 1959 года № 322 «О мерах по улучшению эксплуатации и сохранению государственного жилищного фонда»[295]. ЖЭКи отвечали прежде всего за обслуживание и содержание многоквартирных домов и инфраструктуры своего микрорайона. Кроме того, они обязаны были следить за порядком среди населения соответствующего района[296]. Как учреждения, занимавшиеся большинством аспектов повседневной жизни в нерабочее время, ЖЭКи были уполномочены государством заглядывать в самые интимные уголки быта советских людей. Владимир Ладыгин, работавший в 1972–1981 годах заместителем министра жилищно-коммунального хозяйства РСФСР, в мемуарах не без основания заметил, что «от рождения до самой смерти человеческая деятельность находилась под внимательным наблюдением этого министерства [жилищно-коммунального хозяйства] и его структур в каждом городе и населенном пункте»


Еще от автора Алексей Валерьевич Голубев
В поисках социалистического Эльдорадо: североамериканские финны в Советской Карелии 1930-х годов

В начале 1930-х гг. примерно шесть с половиной тысяч финнов переехали из США и Канады в Советскую Карелию. Республика, где в это время шло активное экономическое и национальное строительство, испытывала острую нехватку рабочей силы, и квалифицированные рабочие и специалисты из Северной Америки оказались чрезвычайно востребованы в различных отраслях промышленности, строительстве, сельском хозяйстве и культуре. Желая помочь делу строительства социализма, иммигранты везли с собой не только знания и навыки, но еще и машины, инструменты, валюту; их вклад в модернизацию экономики и культуры Советской Карелии трудно переоценить.


Рекомендуем почитать
Древний Египет. Женщины-фараоны

Что же означает понятие женщина-фараон? Каким образом стал возможен подобный феномен? В результате каких событий женщина могла занять египетский престол в качестве владыки верхнего и Нижнего Египта, а значит, обладать безграничной властью? Нужно ли рассматривать подобное явление как нечто совершенно эксклюзивное и воспринимать его как каприз, случайность хода истории или это проявление законного права женщин, реализованное лишь немногими из них? В книге затронут не только кульминационный момент прихода женщины к власти, но и то, благодаря чему стало возможным подобное изменение в ее судьбе, как долго этим женщинам удавалось удержаться на престоле, что думали об этом сами египтяне, и не являлось ли наличие женщины-фараона противоречием давним законам и традициям.


Первая мировая и Великая Отечественная. Суровая Правда войны

От издателя Очевидным достоинством этой книги является высокая степень достоверности анализа ряда важнейших событий двух войн - Первой мировой и Великой Отечественной, основанного на данных историко-архивных документов. На примере 227-го пехотного Епифанского полка (1914-1917 гг.) приводятся подлинные документы о порядке прохождения службы в царской армии, дисциплинарной практике, оформлении очередных званий, наград, ранений и пр. Учитывая, что история Великой Отечественной войны, к сожаления, до сих пор в значительной степени малодостоверна, автор, отбросив идеологические подгонки, искажения и мифы партаппарата советского периода, сумел объективно, на основе архивных документов, проанализировать такие заметные события Великой Отечественной войны, как: Нарофоминский прорыв немцев, гибель командарма-33 М.Г.Ефремова, Ржевско-Вяземские операции (в том числе "Марс"), Курская битва и Прохоровское сражение, ошибки при штурме Зееловских высот и проведении всей Берлинской операции, причины неоправданно огромных безвозвратных потерь армии.


Могила Ленина. Последние дни советской империи

“Последнему поколению иностранных журналистов в СССР повезло больше предшественников, — пишет Дэвид Ремник в книге “Могила Ленина” (1993 г.). — Мы стали свидетелями триумфальных событий в веке, полном трагедий. Более того, мы могли описывать эти события, говорить с их участниками, знаменитыми и рядовыми, почти не боясь ненароком испортить кому-то жизнь”. Так Ремник вспоминает о времени, проведенном в Советском Союзе и России в 1988–1991 гг. в качестве московского корреспондента The Washington Post. В книге, посвященной краху огромной империи и насыщенной разнообразными документальными свидетельствами, он прежде всего всматривается в людей и создает живые портреты участников переломных событий — консерваторов, защитников режима и борцов с ним, диссидентов, либералов, демократических активистов.


Отречение. Император Николай II и Февральская революция

Книга посвящена деятельности императора Николая II в канун и в ходе событий Февральской революции 1917 г. На конкретных примерах дан анализ состояния политической системы Российской империи и русской армии перед Февралем, показан процесс созревания предпосылок переворота, прослеживается реакция царя на захват власти оппозиционными и революционными силами, подробно рассмотрены обстоятельства отречения Николая II от престола и крушения монархической государственности в России.Книга предназначена для специалистов и всех интересующихся политической историей России.


Переяславская Рада и ее историческое значение

К трехсотлетию воссоединения Украины с Россией.


Психофильм русской революции

В книгу выдающегося русского ученого с мировым именем, врача, общественного деятеля, публициста, писателя, участника русско-японской, Великой (Первой мировой) войн, члена Особой комиссии при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России по расследованию злодеяний большевиков Н. В. Краинского (1869-1951) вошли его воспоминания, основанные на дневниковых записях. Лишь однажды изданная в Белграде (без указания года), книга уже давно стала библиографической редкостью.Это одно из самых правдивых и объективных описаний трагического отрывка истории России (1917-1920).Кроме того, в «Приложение» вошли статьи, которые имеют и остросовременное звучание.


Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС.


Внутренняя колонизация. Имперский опыт России

Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.


Кривое горе (память о непогребенных)

Это книга о горе по жертвам советских репрессий, о культурных механизмах памяти и скорби. Работа горя воспроизводит прошлое в воображении, текстах и ритуалах; она возвращает мертвых к жизни, но это не совсем жизнь. Культурная память после социальной катастрофы — сложная среда, в которой сосуществуют жертвы, палачи и свидетели преступлений. Среди них живут и совсем странные существа — вампиры, зомби, призраки. От «Дела историков» до шедевров советского кино, от памятников жертвам ГУЛАГа до постсоветского «магического историзма», новая книга Александра Эткинда рисует причудливую панораму посткатастрофической культуры.


Революция от первого лица. Дневники сталинской эпохи

Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.