Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [46]
Эти лакуны в нашем знании имеют социальную природу. Мы знаем о сегментах городского пространства, которые проектировали, строили и населяли люди, наделенные правом голоса в советской культуре. Иными словами, знакомый нам мир советского города – это мир советских чиновников и интеллигенции. Например, в нынешних дискуссиях о публичной и частной сфере постсталинского СССР постоянно фигурирует дверь частной квартиры как призрачная граница, которую государство нарушает, чтобы тщательнее надзирать за своими гражданами и контролировать их жизнь[282]. Но, хотя о функции двери как рубежа между личным и публичным правомерно говорить применительно к образованному слою, это утверждение нельзя распространять на советское общество в целом. Подъезды и подвалы многоквартирных домов, а также прилегающие к ним территории и связанные с ними объекты инфраструктуры (в частности, парки и гаражи) были заняты людьми – большей частью рабочего происхождения, – считавшими эти пространства своими. Такие пространства выполняли важную функцию: здесь общались и выясняли отношения, собирались с товарищами, занимались добрачным или внебрачным сексом. Тот факт, что в воспоминаниях и в научных работах им уделяется мало внимания, объясняется культурной маргинальностью их обитателей.
Известный русский режиссер Андрей Кончаловский, например, описывает дверь советского подъезда как «что-то загаженное ‹…› а то и вовсе сгнившее», так как его социальный статус постсоветского интеллигента предполагал определенную эстетическую политику, проявлявшуюся в том числе в брезгливом отношении к советским проходным пространствам[283]. У разных социальных групп советские подъезды, дворы и улицы вызывали разные эмоции. Негативное восприятие, например отвращение и страх, советской и постсоветской интеллигенции объясняется неспособностью таких пространств выполнять чисто практические функции, обеспечивая беспрепятственный поток тел в советском городском пространстве. Лестничные площадки и темные подворотни притягивали разные группы людей. Те, кто проводил свободное время в такого рода пространствах, действовали наперекор стремлению чиновников и интеллектуальной элиты к рациональной организации советского общества как в пространственном (планировка города), так и во временном (досуг) плане. У людей, населявших советские проходные пространства, со своей стороны, сформировалась к ним эмоциональная привязанность совершенно иного свойства. В этой главе я утверждаю, что на культурном уровне описанная ситуация выливалась в разные модусы эмоционального взаимодействия с советскими подъездами, дворами, улицами и другими подобными пространствами. Позиция Кончаловского, выдающегося представителя русской творческой интеллигенции, участвующего в производстве культурного знания, позволяла ему делать обобщения («для советского гражданина»), которые скрадывали социальные противоречия, порождаемые советскими проходными пространствами, и проецировали один конкретный модус эмоционального взаимодействия – отвращение и страх – на коллективное сознание в целом[284]. В данном случае я развиваю один из ключевых тезисов, сформулированных Мишелем Фуко в ходе знаменитых дебатов с Ноамом Хомским: за любой системой знаний стоит некая политика, состоящая в том, чтобы «формировать базу для власти определенного социального класса и исключать возможности для власти другого»[285]. Археология советских подъездов и улиц, к которой я обращаюсь в этой главе, прослеживая их характеристики в письменных и визуальных источниках, позволяет составить представление о политике советских проходных пространств и их роли в формировании советских людей как на телесном уровне, так и в плане осознания своего «Я».
Очерк советского подъезда
В ноябре 1955 года ЦК КПСС и Совет министров СССР приняли совместное постановление «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве», ознаменовавшее радикальную перемену в жилищной политике. На смену «сталинскому ампиру», в русле которого вместо массового строительства возводились единичные здания, отличавшиеся внешней помпезностью, пришел новый градостоительный курс, ориентированный на массовую типовую застройку. В следующие пять лет была разработана и опробована конструкция пятиэтажного дома, объявленная стандартом всесоюзной строительной программы. За несколько десятилетий по всему Союзу появились десятки тысяч новых многоэтажных домов однотипного современного и практичного дизайна – хрущевок (именно Никита Хрущев стал инициатором программы массовой жилищной застройки). К началу 1970‐х годов в крупнейших городах СССР на смену хрущевкам пришли панельные дома в девять и более этажей. Однако в небольших городах пятиэтажные дома разных конструкций, включая модифицированные хрущевки, оставались основным типом застройки вплоть до распада Советского Союза
