Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [39]
Правительство Карело-Финской ССР пригласило Ополовникова как столичного специалиста, чья профессиональная компетентность могла добавить веса претензиям на региональное своеобразие. Такое положение давало ему власть определять, что считать подлинной архитектурой Русского Севера, а что нет. Но эта власть была совсем не монополией. Ополовников и другие энтузиасты, призывавшие оберегать историческое наследие Русского Севера, развернули кампанию по его сохранению и восстановлению. Эта кампания, поддерживаемая и финансируемая властями Карело-Финской ССР, включала борьбу с низшими чиновниками, которые руководствовались в первую очередь рациональными соображениями, а не критерием исторической ценности, а потому нередко принимали решение сносить старые здания, чтобы сократить расходы на их содержание[234]. Ситуация усложнилась в 1956 году, когда на ХХ съезде партии Никита Хрущев развенчал культ личности Сталина и советское руководство вернулось к характерным для раннего СССР техноутопическим картинам рационально устроенных социалистических пространств, требовавших разрушения прежних структур. В работе, посвященной московскому Арбату, Стивен Биттнер заметил: «Хрущев видел [в исторической архитектуре Москвы] пережитки старой России, несовместимые с укладом новой»[235]. Дискурс социалистического строительства требовал прежде всего разрушения старых дореволюционных смыслов и устоев, и предполагаемая ценность «народной старины» далеко не всегда защищала исторические здания от произвола местных чиновников, равно как и от полной заброшенности[236]. Наконец, не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что в июле 1956 года Карелия потеряла статус полноправного члена Советского Союза и вошла в состав РСФСР в качестве автономной республики.
Вместе с тем при Хрущеве, когда культурная жизнь в СССР стала более свободной, у энтузиастов, заботившихся о сохранении памятников архитектуры, появилась возможность отстаивать свое по сути национально-романтическое видение советской истории и оспаривать – пусть и не напрямую – модернистский подход к развитию городов, избранный советским руководством в середине 1950‐х годов. Чтобы обосновать собственное право определять советское историческое воображение, советские специалисты по реставрации обратились непосредственно к материалу исторических сооружений – дереву как свидетелю подлинной истории России.
Наслоения истории
Обосновывая свой главный тезис о том, что для сохранения и реставрации памятника главное – очистить его от всех позднейших наслоений, Александр Ополовников неоднократно ссылался на эстетические качества дерева. Например, в пособии по реставрации архитектурных памятников, опубликованном в 1974 году, он пространно рассуждает о свойствах дерева, несводимых к физическим характеристикам, и останавливается на его способности задавать «ритм» и «тектонику» архитектуры: «Особенно ярко архитектурно-конструктивное единство дерева выступает в тектонике бревенчатого сруба – в эпически-спокойном ритме мощных венцов, постепенно утончающихся кверху; в стройных и мягких вертикалях – рубленных в обло углах, четко фиксирующих грани основного массива здания; в пластической структуре глухих стен, оживленных маленькими окнами; в общем цветовом колорите сруба и в живописной гамме полутонов и оттенков»[237].
Понятия «ритм» и «тектоника», использованные в приведенном фрагменте, заимствованы из теории советского конструктивизма. «Ритм» – это еще одна дань Моисею Гинзбургу[238], в то время как термин «тектоника» восходит к работам Алексея Гана, писавшего о тектонике как одной из трех базовых составляющих новой социальной архитектуры. Тектоника, понимаемая как диалектические отношения людей с окружающим их материальным миром, предполагала взаимосвязь между социальными и материальными формами, которые конструктивисты – архитекторы, художники и дизайнеры – должны были воплощать в своих работах, способствуя таким образом прогрессу в обществе[239]. «Тектоника – синоним ‹…› взрыва из внутренней сущности [материала], – писал Ган в манифесте 1922 года. – Конструктивизм без тектоники то же, что живопись без цвета»[240].
Обращение к словарю конструктивизма имело ряд существенных последствий для советского движения за сохранение архитектурных памятников. У участников движения появился терминологический аппарат, на который они могли опираться в своей деятельности. Ополовников работал со зданиями, утратившими первоначальные функции: церквями, домами для больших крестьянских семей, амбарами и мельницами, – поэтому он выстроил модель, объяснявшую их историческую значимость через эстетическую систему, предположительно лежавшую в основе народного зодчества Русского Севера. Изучив многочисленные исторические сооружения в Карелии и других регионах Русского Севера, Ополовников пришел к выводу, что к началу XIX века местные мастера разработали и осознанно использовали «систему художественных методов», позволявшую полностью реализовать потенциал дерева как строительного материала
