Вертер Ниланд - [76]

Шрифт
Интервал

Пострадал бы мир, живи мы лишь для этого, и ничего другого? Нет, быть такого не может.

13 сентября 1946 г.

Аквариум

В приемной, в конце коридора, в углу на низком столе стоял пустой аквариум. В этой комнате под присмотром учителя все мы проходили обязательный осмотр — медсестра искала у нас в головах. Возле узкого окна стояло чучело птицы, а зимой всегда горел газовый камин. Самые серьезные проступки, за которые нельзя было назначить наказания на месте, разбирались здесь, в мертвой тишине вечно сумрачной комнаты. У аквариума, длиной в метр и шириной в полметра, были запыленные стекла, а на пересохшем дне лежали в песке заросшие паутиной камешки.

Как-то в среду двое мальчиков под руководством учителя внесли аквариум в класс и водрузили его на стул.

— Все вы его видели, — сказал учитель, — сейчас я расскажу вам его историю. — После чего он поведал нам, что покупка эта была осуществлена три года назад на карманные деньги его учеников. Мальчики, увлекавшиеся ботаникой, отыскали и посадили подходящие водные растения, а слой торфа на дне присыпали тщательно промытым песком. Был куплен маленький линь, а сын молочника получил от своего отца несколько мальков из большой бочки, — тот ловил на них щук.

Однако довольно скоро аквариум оказался заброшен. Как-то раз один мальчик запустил туда свой улов колюшки, а рыбешки эти вооружены колючками на спине и животе. На следующее утро все остальные рыбки плавали кверху брюшком.

— Только линь, — рассказывал нам учитель, — был еще жив, но на следующий день погиб и он.

Аквариум вычистили и убрали. Было не ясно, почему никто не попробовал начать все сначала и на этот раз сделать лучше. Однако, услыхав решение учителя, я тут же об этом позабыл.

— Предлагаю вам написать сочинение на какую хотите тему, — сказал он, внимательно огладывая нас и, как мне показалось, особенно пристально глядя на меня, — кто напишет лучше всех, получит аквариум.

Я слушал, сомневаясь, хорошо ли понял сказанное, но после подробного повторения задания все неясности исчезли. Я внезапно понял, что благодаря такому распоряжению аквариум непременно станет моим. Я обязательно напишу сочинение, которое вызовет изумление и восторг, принесет мне признание и с первого взгляда затмит все остальные. Аквариум уже был моим, мне оставалось лишь доказать свое право на него.

Нам дали неделю, и уже в первый вечер я уселся писать. За тему я взял выдуманный сон, в котором попадал в аквариум. Вокруг меня плавали рыбы. Это был пространный рассказ, кончавшийся тем, что стеклянная стена разбивается и вся вода вытекает. Рыбы, очутившиеся на суше, громко кричат: «Помогите, помогите, мы тонем». Это последнее казалось мне удачной находкой, остроумной и ясно освещающей тот факт, что всё на свете относительно.

Я сдал работу уже за два дня до окончания срока. В среду утром ожидалось объявление результата.

— Выбор был нелегким, — веско сказал учитель, глядя на меня. — Мне попадались хорошие, забавные сочинения.

Он говорил и говорил, и его голос слышался мне точно сквозь туман. Внезапно он сказал:

— И вот поэтому, мне кажется, лучше всего просто бросить жребий.

Я вздрогнул, в висках у меня застучало. Это было подлое нарушение договора и попрание всяческих прав. Я был страшно подавлен, но это ощущение прошло, как только началась жеребьевка.

Мы должны были угадать число меньше тридцати. Кто окажется ближе всех к разгадке, тот выиграл. Учитель написал загаданное число на обратной стороне классной доски. Оказалось, что это — семнадцать, и никто его не назвал. Трое назвали «восемнадцать» и двое — «шестнадцать», и я в их числе, и, стало быть, нам, пятерым, предстояло пробовать дальше. Было очевидно, что справедливость восторжествует. Я продолжал состязание с колотящимся сердцем: нужно было угадать, сколько кусочков мела зажато в руке у учителя — число меньше десяти. Наступило четыре часа, а мы, трое мальчиков и две девочки, стояли на возвышении у доски; остальные ушли домой. Школьная лестница звенела от смеха и криков, падающих портфелей и хлопающих дверей. Я назвал «семь», а тощий мальчик, несколько мешковато одетый и в очках с дешевой оправой, назвал «девять». Правильно было — «восемь».

И опять судьба, казавшаяся мне справедливой, не отвергла моих притязаний. Я посмотрел на аквариум, стоявший на полу, возле печки, и в какое-то мгновение чуть не задохнулся от желания заполучить его. Никогда потом я не испытывал столь сильного чувства, никогда не был так близок к обладанию.

Мы остались вдвоем, второй мальчик — безразличный, как я заключил с уверенностью, без всякой натянутости, и я, — голова кружится, в ушах шум.

— Число меньше десяти, — сказал учитель, — но одно и то же называть нельзя. — Мальчик сказал «пять», но я его не услышал. После долгих раздумий я мучительно выдавил: «Пять», что вызвало язвительное замечание учителя.

— Семь, — задыхаясь, сказал я, уже потеряв всякую надежду. На разжатой ладони лежало шесть кусков мела.

— Еще раз, — сказал голос надо мной. Мальчик назвал «три», но я не слышал ничего, кроме гула и дребезга голосов.

— Три, — выдохнул я наконец. Не только учитель, но и противник мой рассмеялся, обнажив десны с черными порчеными зубами. На секунду я решил, что выиграл, но в ответ на упреки тут же крикнул: «Шесть!» Оказалось, «четыре»; это были, как я буду помнить до конца своих дней, один длинный белый мелок, два желтых и один синий; ближайшим к ответу числом было «три»: я проиграл.


Еще от автора Герард Реве
Мать и сын

«Мать и сын» — исповедальный и парадоксальный роман знаменитого голландского писателя Герарда Реве (1923–2006), известного российским читателям по книгам «Милые мальчики» и «По дороге к концу». Мать — это святая Дева Мария, а сын — сам Реве. Писатель рассказывает о своем зародившемся в юности интересе к католической церкви и, в конечном итоге, о принятии крещения. По словам Реве, такой исход был неизбежен, хотя и шел вразрез с коммунистическим воспитанием и его открытой гомосексуальностью. Единственным препятствием, которое Реве пришлось преодолеть для того, чтобы быть принятым в лоно церкви, являлось его отвращение к католикам.


Тихий друг

Три истории о невозможной любви. Учитель из повести «В поисках» следит за таинственным незнакомцем, проникающим в его дом; герой «Тихого друга» вспоминает встречи с милым юношей из рыбной лавки; сам Герард Реве в знаменитом «Четвертом мужчине», экранизированном Полом Верховеном, заводит интрижку с молодой вдовой, но мечтает соблазнить ее простодушного любовника.


Циркач

В этом романе Народный писатель Герард Реве размышляет о том, каким неслыханным грешником он рожден, делится опытом проживания в туристическом лагере, рассказывает историю о плотской любви с уродливым кондитером и получении диковинных сластей, посещает гробовщика, раскрывает тайну юности, предается воспоминаниям о сношениях с братом и непростительном акте с юной пленницей, наносит визит во дворец, сообщает Королеве о смерти двух товарищей по оружию, получает из рук Ее Светлости высокую награду, но не решается поведать о непроизносимом и внезапно оказывается лицом к лицу со своим греховным прошлым.


По дороге к концу

Романы в письмах Герарда Реве (1923–2006) стали настоящей сенсацией. Никто еще из голландских писателей не решался так откровенно говорить о себе, своих страстях и тайнах. Перед выходом первой книги, «По дороге к концу» (1963) Реве публично признался в своей гомосексуальности. Второй роман в письмах, «Ближе к Тебе», сделал Реве знаменитым. За пассаж, в котором он описывает пришествие Иисуса Христа в виде серого Осла, с которым автор хотел бы совокупиться, Реве был обвинен в богохульстве, а сенатор Алгра подал на него в суд.


Рекомендуем почитать
Скиталец в сновидениях

Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…


Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Малькольм

Впервые на русском языке роман, которым восхищались Теннесси Уильямс, Пол Боулз, Лэнгстон Хьюз, Дороти Паркер и Энгус Уилсон. Джеймс Парди (1914–2009) остается самым загадочным американским прозаиком современности, каждую книгу которого, по словам Фрэнсиса Кинга, «озаряет радиоактивная частица гения».


Пиррон из Элиды

Из сборника «Паровой шар Жюля Верна», 1987.


Сакральное

Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.


Процесс Жиля де Рэ

«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.