Вертер Ниланд - [64]

Мужчина включил старинную керосиновую лампу, переделанную в электрическую, присел к массивному дубовому столу, покрытому зеленой скатертью, и перевел дух. Потом поднялся, отодвинул от камина защитный экран и подбросил несколько угольных брикетов в едва теплящийся огонь. Больше всего ему хотелось снова сесть, но он остался на ногах: чуть постоял, прислонившись к каминной стенке, чтобы собраться с силами, затем принялся медленно обходить комнату; по пути достал из шкафчика продолговатую кожаную шкатулку и поднял жестяную коробку, стоявшую на полу у изголовья кровати. Потом вернулся к столу, поставил на него оба предмета и снова уселся на стул. Теперь ему пришлось долго ждать, чтобы восстановить силы, и все это время он сидел, откинувшись на спинку стула, с закрытыми глазами, но не спал. Время от времени рот его медленно кривился, и он стонал.

Наконец он снова встал и придвинул стул к столу. Положив аптечную коробку рядом с жестянкой и шкатулкой, открыл шкатулку. В ней лежали перочинный ножик, два бритвенных лезвия, плоский флакончик и два шприца: один — маленький, другой — старомодный, непривычно большой.

Он опять немного подождал. Потом открыл жестянку и принялся медленно перебирать бумаги, пока не вытащил какой-то конверт. Он был запечатан, но не подписан. Мужчина надорвал его и вынул маленький пожелтевший снимок. Поднеся фотокарточку к свету лампы, он долго смотрел на нее. На фото был изображен молодой человек в опрятном — скорее всего, воскресном — костюме, но такого покроя, какого больше нигде не увидишь, поскольку он вышел из моды лет этак двадцать пять — тридцать назад. На заднем плане фотографии смутно узнавались очертания гор. На лице, производившем приятное впечатление, хотя определенно красивым назвать его было нельзя, застыла смутная, полурасцветшая улыбка. Мужчина сделал движение, как будто хотел убрать фотографию в конверт, но все-таки, медленно отдаляя ее от глаз, положил перед собой на стол. После этого проковылял на кухню и вернулся с большим стаканом воды. Снова сел и кивнул.

— Пума? — позвал он. — Пума?

Раздался легкий шорох, и на другой конец стола скакнул громадный бежевый кот, который живо перебрался по столешнице к мужчине. Тот взял его на колени и заговорил с ним. Судя по тону, он утешал кота, хотя не похоже было, что тот в этом нуждался: такой у него был лоснящийся, здоровый вид. И все же мужчина продолжать говорить, поглаживая зверя по голове и спине. Кот, мурлыча, осторожно улегся. Мужчина чуть приподнял его, поцеловал между ушей и уложил на бок. Потом нагнулся, открыл аптечную упаковку, вытащил две ампулы и надломил их. Затем взял маленький шприц и втянул в него содержимое ампул. Кот вновь уселся, и мужчина, дождавшись, когда тот уляжется на бок, с силой вонзил иглу ему в бедро. Раздался протяжный, жалобный мяв, и зверь рванулся, пытаясь высвободиться, но мужчина изо всей силы вцепился в него, продолжая давить на шприц. Зверь вновь мяукнул, но теперь не так яростно, как в первый раз. Мужчина постепенно ослабил хватку и начал одной рукой тихонько поглаживать кота по голове. Движения кота сделались менее резкими, лапы начали расслабляться. Мужчина оставил его у себя на коленях, выдернул из тельца иглу и нежно прижал его к себе. Внезапно кот замер, и тельце его обмякло.

Мужчина еще немного посидел, откинувшись, с закрытыми глазами. Затем встал и положил тело кота на стол. Фотографию он поставил к передним лапам так, чтобы она была у него перед глазами. Теперь он действовал энергичнее и быстрее. Вынув из шкатулки перочинный нож, он вырезал кусок штанины над левым коленом. Затем взял плоский флакончик, вытряс из него все таблетки, ссыпал их кучкой рядом со стаканом воды и вынул из коробочки оставшиеся ампулы. Надломив все двадцать две штуки, он начал наполнять большой шприц.

(Так лучше: ведь мужчина уже не мог выздороветь, и коту пришлось бы бродяжничать.)

Бездна

Вернон привел Генри в кондитерскую и, помимо фруктового эскимо, купил ему длинную лакричную палочку и два шоколадных батончика. Мисс Молли, старшая из двух бездетных сестер, заправлявшая магазинчиком с незапамятных времен, умильно смотрела на мальчугана, кладя лакомства ему в ладошку.

— Папа тебя опять сегодня балует, — сказала она с ласковой улыбкой.

— Дядя, — поправил ее Вернон. — Дядя. Его отец… как бы это… он… его больше нет, — прибавил он тихо, почти шепотом.

Мисс Молли сочувственно покачала головой.

Как нельзя лучше для начала, подумал Вернон, ведь уже одно это заявление застрянет в памяти у добродушной лавочницы.

— Пусть я буду просто дядя, — продолжал он, выкладывая на прилавок банкноту, — а что балую его, так это правда. — Жестом самой себя стесняющейся нежности он легонько коснулся головы ребенка.

— Уж такой он милый малыш, правда ведь? — пропела мисс Молли. Надо же такому случиться, что она задала именно тот вопрос, на который заготовленное Верноном сообщение как нельзя подходило в качестве ответа! Что-то запело и возликовало в нем.

— Милый мальчик, да, — добродушно хмурясь, ответил он. — В какой-то степени. Вот только уж очень приврать любит. И вечно какие-то отчаянные игры у него, он их обожает. И нигде никогда не видит опасности.