Вертер Ниланд - [63]

Доктор поднялся с места. Посетитель уже слишком долго ждет ответа, подумал он, и это придется как-то объяснять. Он снял очки, чтобы выиграть время.

— Состояние у вас, разумеется, не особенно благоприятное, — начал он, следя за тем, чтобы тон не звучал слишком приподнято, ибо тогда фальшь его выдаст все: этот человек и впрямь был не младенец. — Но я не вижу причины сдаваться без боя, — продолжал он. — Это борьба, и бороться стоит. — Он подождал, задумчиво глядя в лицо мужчины. Тот казался таким же бесстрастным, как всегда: его выразительное, словно из дерева вырубленное лицо ничуть не дрогнуло, — но при этих словах доктор уловил в его глазах какую-то перемену: в них определенно появилась надежда. Тот, кто утверждает, что не боится смерти, не выдаст себя в такой момент и не позволит легко ввести себя в заблуждение: доктор был уверен, что, как всегда, сделал правильный выбор. Он почувствовал облегчение.

— Я знаю, что для вашего терпения это серьезное испытание, — продолжал он. — Но недели через четыре, как только швы зарубцуются, мы опять сделаем снимок. Вся эта область сейчас еще чрезвычайно чувствительна. Со временем боли, конечно, прекратятся, однако, покуда они все еще возвращаются, вы можете использовать ампулы, — только умеренно и разумно. Но в этом я могу на вас положиться.

Мужчина улыбнулся, но улыбка это была непонятная, и доктору она не понравилась. Была ли это надежда, или таким образом мужчина хотел показать, что видит его насквозь? Доктор вновь почувствовал себя неуверенно. Он придвинул мужчине рецепт и раскрыл свой учетный журнал.

— Давайте-ка мы с вами договоримся, — продолжал он, склонив голову над страницей и не глядя на мужчину, — что я вас направлю на снимки, скажем, недельки через четыре, это у нас… это у нас пятница, двадцать третье февраля. Подходит вам? — Он знал, что этих четырех недель не будет.

— Пятница, двадцать третье февраля, доктор? Да, отлично, — сказал мужчина. — Во сколько?

Определенно поверил, подумал доктор.

— Вы еще получите письмо из клиники. Приходите вовремя, а то придется ждать.

Он поводил пером над бумагой, делая вид, что пишет, и вновь поднялся.

— Насчет письма я распоряжусь. Утром зайдите еще раз ко мне для обычного осмотра.

Мужчина взял рецепт и, для равновесия держась за стол свободной рукой, сунул его в карман.

— Благодарю вас, — тихо сказал он. — Я теперь знаю достаточно.

— Конечно, конечно, совершенно ничего особенного, — заговорил доктор, на этот раз тоном, который ему самому показался дешевым, — тоном, который он так ненавидел у некоторых своих коллег. Его снова охватила неуверенность, ибо в поведении мужчины и в том, как он ответил, сквозило что-то странное.

— Вы были откровеннее, чем намеревались, доктор, — сказал человек голосом, от которого доктора пробрала дрожь. — Вы не учли, что у меня отличное зрение. Я видел, что вы ничего не написали.

— Ох, ну да, я… я учту это… и все же мне нужно заполнить формуляр, сейчас, сейчас… — торопливо забормотал доктор, но жуткая улыбка не сходила с лица человека, который молча пожал ему руку и, прежде чем доктор успел что-то сказать, вышел из комнаты.

Доктор остался сидеть в раздумьях. Неужто он допустил промашку? Злость на самого себя постепенно оборачивалось яростью по отношению к ушедшему. Вечно одно и тоже нытье! И это приведение дел в порядок, так называемое «отдать необходимые распоряжения»! Любой нормальный человек, у которого есть что оставить после себя, должен иметь завещание и не ждать, пока гром грянет! И что, скажите на милость, ему приводить в порядок? Семьи у него не осталось и, наскольку доктору было известно, не было ни единой души, с которой его связывало что-то большее, чем чисто формальные отношения. Какая все это чушь, какой театр, какая рисовка! Он позвонил, вызывая следующего пациента.

Выйдя на улицу, мужчина медленно побрел к дому. Он чувствовал слабость, у него кружилась голова, но в то же время, странным образом, сознание у него было ясное. Возможно, это из-за сухого, чистого морозного воздуха и ярко сверкавшего снега. Ходьба утомляла, и время от времени его пошатывало. Главным образом, от усталости. Снег, внезапно подумал он, укроет ли меня этот снег? Или к тому времени он уже растает? Собственно, почему ему хотелось это знать? Что это могло изменить?

Он вошел в аптеку и отдал рецепт. За то короткое время, что продавец разыскивал коробку, мужчина успел оглядеться и подумать, что здесь он — в последний раз. Вся эта новая обстановка, лампы дневного света, дорогой бесшовный линолеум, прилавки из стекла и стали и современные табуретки, поставленные для немощных или задыхающихся пациентов, были уже не для него, — он поразился тому, что это его не огорчает. «А мне ни разу не понадобилось тут присесть, — сказал он самому себе. — И уже никогда не понадобится». Странно, да, но, наверно, этим было много сказано? Его опять качнуло, и служащий посмотрел на него встревоженно, но мужчина выпрямился и принял от него коробку с новыми ампулами. Не отрывая взгляда от ближайших к нему предметов, чтобы удержать равновесие, он снова вышел на улицу и поспешил дальше. Силы его были почти на исходе, когда он добрался до лавки, торговавшей редкостями, старинными книгами и картинами, — располагалась она на узкой улочке, где снег был практически не загрязнен уличным движением. Все в витрине было покрыто пылью, — по крайней мере, насколько было видно, потому что большая часть стекла была там и сям затянута тающими ледяными цветами. Мужчина отпер дверь и стал осторожно пробираться в битком набитом помещении, то и дело прислоняясь к мебели или опираясь на стопку книг, пока не добрел до жилой комнаты в другой части дома. Комната была темная, поскольку высокие дома на соседней улице стояли так близко, что осталось место только для внутреннего дворика, да и в тот проникало немного света; лучи, попадавшие в комнату, кроме всего прочего, приглушала тяжелая побуревшая портьера.