Вертер Ниланд - [44]
— Мне нужно еще купить салат и йогурт, — сообщил я. — И мяса, если только успею до шести.
Вокруг меня поднялся неумолчный хохот. Все начали вставать и переходить в столовую, расположенную в подвальном этаже. Я по дороге несколько раз ошибался в оценке расстояний и налетал на многочисленные дверные косяки, но все-таки без посторонней помощи добрался до обеденного стола. В восемь часов случится нечто ужасное, эта мысль постоянно крутилась у меня в голове, — но что именно, я вспомнить не мог.
Передо мной поставили тарелку супа, но, к моему изумлению, я не сумел поднять ложку. В конце концов мне вроде бы удалось ее схватить, я попробовал зачерпнуть суп, но моя пустая рука лишь бессильно упала в тарелку. «В койку его», — сказал Фал. Он и еще кто-то подняли меня со стула и отволокли наверх. «Моя душа слишком велика по сравнению с телом», — успел заявить я.
В постели мною овладело чувство глубокого блаженства. Полной уверенности в том, где я нахожусь и какова цель моего пребывания тут, у меня не было, но я счел, что не стоит волноваться о подобных вещах. Примерно каждые четверть часа мне в постель приносили крепкий кофе и справлялись на предмет моего самочувствия, на что я всякий раз отвечал, что я в отличной форме. Тем не менее, за этим следовала очередная чашка кофе.
Тем временем г-н Слок, дабы ввиду моей исключительной кондиции не утруждать меня путешествием под дождем, решил устроить собрание не в зальчике, а в собственном доме.
Он быстренько объехал всех на своей машине, и около половины девятого гостиная была частично заполнена. Меня известили, что нет никаких причин нервничать, однако было бы весьма желательно, — если я в состоянии, — чтобы я все же вышел к публике. Я изъявил безоговорочное согласие содействовать, и выбрался из постели. Одеться мне, правда, не удалось, и я решил попросить помощи в гостиной. Мое появление неглиже в дверях вызвало великое изумление. Фал и другой художник перехватили меня прежде, чем я прошел дальше в комнату, и отволокли назад.
— Видок у тебя, конечно, краше в гроб кладут, — заверил меня Фал, пока оба они помогали мне завершить туалет, — но ты уж им наплети чего покрасивше.
В гостиной дожидалось примерно сорок человек. Было очень жарко. Никакого блаженства я больше не ощущал. Слок произнес краткую вступительную речь, из которой я ничего не понял. Мне с величайшим трудом удавалось удерживать в поле зрения присутствующих, которые то проплывали в отдалении, то через секунду, словно в мюзикле или оперетке, вновь наплывали на меня. Стены подозрительно качались.
Кто-то задал первый вопрос. Я переспросил, но и тогда не уловил смысла. Повисло длительное молчание.
— Интересно, — пробормотал я. Примерно через минуту Слок решительно заявил, что вопрос был определенно неуместен, и предоставил слово следующему желающему. Это оказалась дама из первого или второго ряда. Я сощурил один глаз, чтобы она не уплыла у меня из виду, а главное, чтобы следить за движениями ее губ. Эти движения, купно с обрывками ее голоса, я сумел выстроить в предложение.
— Вот в вашей книге «Вечера», — сурово спросила она, — в ней совершенно нет секса. Можете вы мне сказать, почему?
Я попытался вдуматься, но это ни к чему не привело.
— Вопрос интересный, — сказал я. — Действительно интересный вопрос.
Я полагал, что таким образом полностью удовлетворил любопытство задавшей вопрос дамы, но она, похоже, этого мнения не разделяла: к моему изумлению, ее лицо приняло сердитое выражение, и она обвиняюще взглянула на Слока. Все молчали.
— Ну же, парень, скажи что-нибудь, — внезапно услышал я громкий голос Фала. Он сидел где-то позади меня, но я не мог оглянуться на него, поскольку утратил бы тогда свою с таким трудом завоеванную пространственную ориентацию. Я улыбнулся, но не сумел придумать ничего другого, кроме как еще раз согласиться с тем, что вопрос был очень интересный. В зале там и сям раздались откровенные смешки.
— Мы пришли сюда, чтобы задавать вопросы, — раздраженно заявила дама. Вновь воцарилось натянутое молчание. В конце концов слово взял Фал. Меня к тому времени начало постепенно отпускать, и я слышал и видел уже немного отчетливей.
— Что вы тут расселись да с фигней пристаете, — объявил он. — Этот парень, он эту книгу написал. Вот взял парень, написал книгу. И нечего вам тут сидеть с фигней приставать. Эта книга, это он ее написал. Взял, значит, да и написал книгу.
— Вот ведь насосался, — вздохнул кто-то. Послышалось негромкое хихиканье, за которым вновь последовало длительное молчание. После чего повсюду в комнате люди начали подниматься с мест. «Что это они все ни с того ни с сего? — спросил я себя. — Куда они спешат?»
— Люди, останьтесь, — слабым голосом крикнул я. — Тут чертовски мило.
Слок был великолепен. Он тоже встал, позвонил прислуге, принялся проворно сновать взад-вперед и убедительно уговаривать уходящих задержаться, но все больше народу поднималось с мест, и первая партия посетителей уже спускалась вниз по лестнице.
— Если это Сообщество организует подобные собрания, ноги моей здесь больше не будет. Благодарю покорно, — сказала онемевшему Слоку пунцовая от ярости дама-про-секс.
«Мать и сын» — исповедальный и парадоксальный роман знаменитого голландского писателя Герарда Реве (1923–2006), известного российским читателям по книгам «Милые мальчики» и «По дороге к концу». Мать — это святая Дева Мария, а сын — сам Реве. Писатель рассказывает о своем зародившемся в юности интересе к католической церкви и, в конечном итоге, о принятии крещения. По словам Реве, такой исход был неизбежен, хотя и шел вразрез с коммунистическим воспитанием и его открытой гомосексуальностью. Единственным препятствием, которое Реве пришлось преодолеть для того, чтобы быть принятым в лоно церкви, являлось его отвращение к католикам.
Три истории о невозможной любви. Учитель из повести «В поисках» следит за таинственным незнакомцем, проникающим в его дом; герой «Тихого друга» вспоминает встречи с милым юношей из рыбной лавки; сам Герард Реве в знаменитом «Четвертом мужчине», экранизированном Полом Верховеном, заводит интрижку с молодой вдовой, но мечтает соблазнить ее простодушного любовника.
В этом романе Народный писатель Герард Реве размышляет о том, каким неслыханным грешником он рожден, делится опытом проживания в туристическом лагере, рассказывает историю о плотской любви с уродливым кондитером и получении диковинных сластей, посещает гробовщика, раскрывает тайну юности, предается воспоминаниям о сношениях с братом и непростительном акте с юной пленницей, наносит визит во дворец, сообщает Королеве о смерти двух товарищей по оружию, получает из рук Ее Светлости высокую награду, но не решается поведать о непроизносимом и внезапно оказывается лицом к лицу со своим греховным прошлым.
Романы в письмах Герарда Реве (1923–2006) стали настоящей сенсацией. Никто еще из голландских писателей не решался так откровенно говорить о себе, своих страстях и тайнах. Перед выходом первой книги, «По дороге к концу» (1963) Реве публично признался в своей гомосексуальности. Второй роман в письмах, «Ближе к Тебе», сделал Реве знаменитым. За пассаж, в котором он описывает пришествие Иисуса Христа в виде серого Осла, с которым автор хотел бы совокупиться, Реве был обвинен в богохульстве, а сенатор Алгра подал на него в суд.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Впервые на русском языке роман, которым восхищались Теннесси Уильямс, Пол Боулз, Лэнгстон Хьюз, Дороти Паркер и Энгус Уилсон. Джеймс Парди (1914–2009) остается самым загадочным американским прозаиком современности, каждую книгу которого, по словам Фрэнсиса Кинга, «озаряет радиоактивная частица гения».
Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.