Вертер Ниланд - [27]

— По мне, так, самым прекрасным была бы короткая, но яростная битва на улицах этого города, — сказал я. — Ну, такая, из окна в окно, с ручными гранатами и белыми флагами, но чтобы длилась не больше двух дней, потому как потом уже надоест.

Зайдя однажды майским вечером к Бословицам, чтобы одолжить у них электрический тостер, я застал дядю Ханса, тетю Янне и Хансика в сумерках. У них в гостях был сосед. Они были настолько увлечены беседой, что едва заметили мое появление.

— Это о кое-чем говорит, — сказал сосед, — я говорю, это кое-что значит. Это значит гораздо больше, чем нам известно.

Когда я нерешительно остановился в дверях гостиной, тетя Янне заметила меня.

— Ах, это ты, — сказала она. — Ты тоже слыхал, что даже обрученных призвали? Сыну вот этого господина придется сегодня вечером назад в казарму.

— Не слыхал, — сказал я, — неужто правда?

— По радио сказали, — ответил сосед.

— В любом случае, что-то надвигается, — сказал я, ощущая, как во мне вскипает сильное волнение.

На той же самой неделе почти все, кто жил по соседству, среди ночи с четверга на пятницу вышли на улицу. С гулом проносились самолеты, грохотали зенитки, и прожекторы снопами лучей пронизывали клочья редких облаков.

— И натерпятся же они снова, там, в Англии, — сказал один молочник; он решил, что немцы летят бомбить английские города, а над голландскими землями их самолеты обстреливала наша нейтральная армия.

В отношении национальной принадлежности самолетов он оказался прав; остальные же его предположения были опровергнуты, когда стало понятно, что означали сильные удары и вспышки света на юго-западном горизонте.

Чуть после семи поднялась тетя Янне. Меня в то время дома не было, поскольку ко мне заглянули братья Виллинк со своей сестрой. Я пошел с ними, и с балкона их дома мы наблюдали тяжелые клубы дыма, висевшие над местом, где мог располагаться только аэродром Схипхол.

— Это война, — сказала их сестра Лиз. В восторге от стольких волнительных событий, мы все вместе вернулись к нам. Было без четверти восемь.

— Это война, — сказала мама, — уже по радио объявили.

— А что они точно-то сказали? — спросил я.

— Да я не могу все это повторить, тебе надо было бы самому послушать, — сказала она.

Тетя Янне сидела в кресле, не снимая черной бархатной шляпки, и моргала. Радио в этот момент молчало, и мы нетерпеливо ожидали начала восьмичасовых новостей. Обычно оно возвещалось гусиным гоготом.

— А вот интересно, может, они сегодня просто кукарекнут, — сказал мой отец, входя из коридора в комнату.

Я страстно надеялся, что слухи, курсирующие по округе, были точны. «Настоящая война, отлично», — тихо сказал я самому себе.

Радио негромко зашумело, что предвещало бой часов. Удары прозвучали через шестнадцать сигналов, медленно и светло. После этого загоготал гусь.

— Стыд и срам, — сказал мой отец.

Я вздрогнул, поскольку теперь все могло быть испорчено. Возможно, это было доказательством того, что не началось никакой войны вообще. Я только тогда успокоился, когда громкоговоритель сообщил о нарушении немецкими войсками границ Голландии, Бельгии и Люксембурга.

Довольный, отправился я утром в гимназию, в то время как тетя Янне по-прежнему сидела, ничего не говоря и уставясь перед собой.

В школе царило торжественное настроение. Здание отходило под госпиталь, и ректор объявил об этом в большом актовом зале. После этого все пропели национальный гимн. Тот факт, что школа временно закрывается, сделал день еще светлее, словно все вокруг стало новым.

До вторника мы тетю Янне не видели. Она зашла проведать нас, одна, и вид у нее был бледный.

— Чем занимаетесь? — спросила она. — Ну и запах, горит что-то? Плохи дела.

— Плохи дела, — сказала мама, — только что объявили капитуляцию.

Мы жгли в печке книги и брошюры; плотно забитая, она тянула скверно и дымила. Брат с отцом складывали книги в два джутовых мешка и чемодан. Когда стемнело, я бросил их в канал.

По всей округе горели костры, к ним приносили новый и новый груз, иногда целыми ящиками. Многие, как и мы, всё сбрасывали в воду. Время от времени в суматохе что-то оставалось забытым на берегу. В тот вечер, прогуливаясь в сумерках по берегу, я нашел книгу в огненно-красной обложке, — название я забыл, но мама забрала ее из моей комнаты и отказалась вернуть.

Тетя Янне после объявления о капитуляции, попросив еще раз четко пересказать его, внезапно исчезла. На следующий день произошли два важных события. Около полудня в город въехали первые немцы. Это были мотоциклисты в зеленых пятнистых куртках. Некоторые жители остались стоять у дороги, чтобы посмотреть, как те пересекают мост. Тетя Янне тоже это видела и, зайдя к нам в среду вечером, назвала их «лягушками».

Меня дома не было, поскольку я был очень занят. В польдерные каналы, — по слухам, по ошибке — была напущена соленая вода, и на поверхности трепыхались сотни задыхающихся рыбок. Большой рыболовной сетью я ловил их перед нашим домом; они не делали ни единой попытки ускользнуть, и я принес домой полное ведро.

На следующий день начиналась школа, и потому вечером, накануне, я искал утешения в маленьком кинотеатре, где на самом позднем сеансе показывали французский фильм «Северный Отель».