Верховные боги индоевропейцев - [67]

они потрясают копьями, а самое почетное выражение одобре-

ния — armis laudare. Средневековая Скандинавия, Исландия

разыгрывают тот же спектакль: несмотря на «мир тинга», не-

смотря на развитие почти современного права и присутствие

крупных юристов, они собираются туда вооруженные и в знак

согласия разхмахивают мечом или секирой или стучат мечом

по щиту. Да так, что рассказы о тяжбах, занимающие в сагах

такое же место, как поединки в Илиаде, часто имеют драма-

тический исход. Симметрично битва воспринимается как суд:

väpndomr 'суд оружия', говорит обычная перифраза. Более то-

го, если воины, отступив, приходят в беспорядок, вожди со-

блюдают проформу до и во время схватки: Бойорикс, провоци-

руя Мария, предоставляет ему выбор места и дня, когда сой-

дутся их войска; происходит так, что поединок, настоящая су-

дебная дуэль по строгим правилам, заменяется с теми же пра-

вовыми последствиями общим сражением.

Это взаимопроникновение права и силы, этот перенос люд-

ской тяжбы на суд богов приводит к тому, что германский

Митра внушает не больше доверия, чем их Варуна. Он, который

должен был бы «приводить людей к взаимопониманию», при-

водить в согласие их действия, быть во главе договоров и при-

мирений, предстает как нечто противоположное yätaydjjana.

В «Локасенне» насмешник так зажимает рот Тюру, вздумав-

шему судиться с другим богом:

Молчи, Тюр! Никогда ты не умел

примирить двух противников...

И Снорри кончает историю о закованном волке Фенрире

словами: «С тех пор Тюр больше не звался saettir таппа, миро-

творец, примиритель людей». Эти выражения, в негативной

форме определяющие характер бога, звучат как сожаление о

более строгом праве, констатируют поражение и Тюра, и дове-

рявших ему людей.

5. Однорукий и Одноглазый

История со связанным волком хорошо показывает природу

этого права, где все процедуры, даже самые священные, явля-

ются военными действиями («Видение Гюльви», гл. 13 и 21) 29.

Когда родился Фенрир, боги, которые знали, что он создан им

на погибель, решили его обезвредить, пока он не вырос. Один,

бог-маг, приказал своим мастерам изготовить путы, тонкие, как

шелковая лента, но необычайной крепости, и боги предложили

волчонку обвязать его этой безобидной лентой, чтобы посмот-

реть, как он выпутается из нее. Опасаясь подвоха, волк согла-

сился с условием, что один из богов в залог (at vedi) честной

игры положит ему в пасть руку. Нашелся лишь один доброво-

лец, и это был Тюр. Волк дал себя связать и не смог освобо-

диться; таким беспомощным он и останется до конца нашего

времени, до того дня, когда освобожденные демонические силы

завяжут битву против богов и разрушат мир. Когда волк по-

нял, что был обманут, он сомкнул челюсти, и правая рука Тю-

ра, рука-залог, была откушена. С тех пор он стал einhendr

'одноруким', но зато боги получили долгую и желанную от-

срочку.

Как мы видим, сцена разворачивается в правовом плане,

но если волчонок вступает в игру, требует и получает гарантию,

с которой он потом обходится без церемоний, то его божест-

венные партнеры используют всю процедуру только для обма-

на, а следствие и символ, это ощутимое понятие залога, вы-

ражаются осязаемо изуродованным телом Тюра.

Этот миф описывает не только Тюра, как такового. Он оп-

ределяет его двойным образом в связи с Одином: сначала это

действие, когда именно Один, маг, заставляет изготовить вол-

шебные путы, а Тюр, законник или замещающий законника,

должен только заставить принять их; затем это увечья, посколь-

ку Один отказался от глаза ради приобретения магического

знания и силы, а Тюр жертвует рукой в правовом акте. В дру-

гих своих работах я подчеркнул параллелизм этой пары, Одно-

глазого и Однорукого, с той, которую в римской легенде о пер-

вой республиканской войне образуют два спасителя, одногла-

зый Коклес («Циклоп») и однорукий Сцевола («Левша»). У Го-

рация Коклеса либо от природы, либо в результате старого

ранения только один глаз, которым он пользуется для устра-

шения врага, для того, чтобы держать его на расстоянии; Му-

ций Сцевола, чтобы заставить вражеского царя поверить в

ложь, которая спасет Рим, кладет в огонь правую руку и сжи-

гает ее. С одноруким скандинавским богом сопоставляли еще

ирландского героя Нуаду «Серебряную руку», древнего бога

Ноденса, который тоже лишается руки. Но Нуаду не входит

в пару с одноглазым, и обстоятельства его увечья не отчетливо

функциональны30; поэтому пока параллелизм сводится к «Эд-

де» и к римской «истории» с сюжетными различиями, которые

исключают заимствование и склоняют к объяснению через об-

щее наследие. К тому же в Риме увечья прилагаются не к двум

эпическим образам, о которых говорилось вначале, т. е. к «ва-

оуническому» Ромулу и «митраическому» Нуме, а к двум дру-

гим персонажам, отношение которых к первой функции по мень-

шей мере ослаблено. По-другому и не могло быть. В мифологии

символическое увечье способно парадоксально придать богу ту

функцию, которую несет уничтожаемый орган; в римской же

«истории» самые великие личности, будучи изувечены, лиша-

ются государственных должностей. В самом деле, Гораций

Коклес и Муций Сцевола, совершив подвиги, становятся просто