Верховные боги индоевропейцев - [65]

входил и брал, что хотел.

Этот цветистый перечень не исчерпывает того, что сканди-

навы знали об Одине, не только сверхчеловеке прошлого, но и

постоянно бдящем верховном боге. Подробные повествования

объясняют, как был изготовлен и как хранился мед поэзии и

каким образом Один Ихм завладел 16. В темной истории Старка-

да, сюжет которой, как видно, восходит к индоевропейским

временам, особый дар бога сообщает герою умение слагать сти-

хи, которые после трех человеческих жизней его обессмертят 17.

Ряд других текстов рассказывает — на этот раз преобладает

почти сибирский шаманизм,— как с помощью жестокого испы-

тания, принеся в жертву самого себя самому себе, он приоб-

рел важную часть своих знаний. «Я знаю,— говорит он в „Ре-

чах Высокого" (строфы 138—140),—

Знаю, висел я

в ветвях на ветру

девять долгих ночей,

пронзенный копьем,

посвященный Одину,

в жертву себе же...

• Никто не питал,

никто не поил меня,

взирал я на землю,

поднял я руны,

стеная, их поднял —

и с древа рухнул...

Девять песен узнал я...»

В эпоху, когда руны появились в Германии, их хранителем

и владельцем был, конечно, определен Один, и только он18.

Но другие предания объясняют всезнание бога по-другому,

что, конечно, заставляет нас предполагать германскую обработ-

ку одного индоевропейского представления: Один одноглаз, он

заплатил за предвидение потерей, более точно, отдачей глаза

в залог. «Я знаю,— говорит Вёльва (строфы 28—29),—

Знаю я, Один,

где глаз твой спрятан:

скрыт он в источнике

славном Мимира.

Каждое утро

Мимир пьет мед

с залога Владыки...»

Так всезнающий верховный бог обязан своей привилегией

воле таинственного Мимира, владельца мудрости, но открыто

не проявляющего себя в непосредственном действии. Конечно,

было бы искусственным пытаться строго разделить в Одине

знание и магию, то, что зависит от мощи ума, и то, что про-

является в «состоянии одержимости»: в индоевропейском мире

и вне его магия, знание, разум не разделяются. Это влияние,

возможно, выражено и в самом имени бога, производном на

-па германского корня *Wöda- (др.-сканд. odr), которое как

существительное обозначает ум (но и вдохновение, даже поэ-

зию), а как прилагательное — 'excite, furieux, wütend, rasend'

и родственно италийскому и кельтскому обозначениям прорица-

теля (и поэта), лат. uätes, галльск. ούάτεις и т. д. Furor, которым

Адам Бременский определяет Одина и который он как будто

относит только к военному возбуждению, должно понимать в

его полном, религиозном значении odr19.

Не стоит слишком часто повторять, что у всех германцев

этот верховный владыка-маг был обращен к войне. Хотя он

редко участвует в схватке как сражающийся, но дарует победу

и неуязвимость и учит тех, кого охраняет, неотразимым воен-

ным приемам, несущим на себе печать его вмешательства. Ему

случается помочь отряду, но издалека, введением в действие

своего рода артиллерии дальнего боя. Выше перечислялись кол-

довские способы, которые он направляет против врага; один из

них, отмеченно «варунический», напоминает pdsäh, путы ведий-

ского владыки: Один связывает врага, ударяет her-fjöturr 'во-

енными путами', которые зачаровывают и парализуют его; этот

способ действия даже дал имя одной Валькирии, одной из «из-

бирательниц» (kjosa 'выбирать') мертвых (valr), его подручных

на поле битвы: «Речи Гримнира» в строфе 36 называют как од-

ну из них, переводя мужской род — fjöturr в женский род —

Herfjötur20.

Чтобы стать любимцем Одина, недостаточно храбро сражать-

ся, надо еще быть избранным. Это постоянный признак «оди-

нических» героев, как мрачных и суровых типа Старкада, так

и блестящих, человечных типа Сигурда. Именно здесь лежит

объяснение одной из наиболее озадачивающих черт этого вла-

дыки: все происходит, как если бы земные сражения были

инициационными испытаниями, где вынимается «жребий»

мертвым (valr, ср. нем. Wahl), которым он открывает другую

жизнь, в «доме избранных мертвых» (Valhöll — наше 'Валь-

халла'): там идут пиры, которые прерываются для новых битв,

одновременно радостных и безысходно фатальных21. Примеча-

тельно название избранных Вальхаллы: einherjar, эйнхерии

'воины поединков' (*aina-harja-), вероятно, представляют собой

мифологизацию некоего общества воинов вроде Harii, которых

описывает Тацит (Германия, 43); к тому же одно из многочис-

ленных прозвищ Одина — Herjan г Воитель',— этимологически,

но еще более точно в военном отношении соответствующее гре-

ческому κοίοανος22. Такова ориентация, ограничение, которое

преобладающая военная функция придала несомненно очень

древней черте верховного бога: индийский погребальный гимн

(RV 10,14,7) также провожает умершего ария, но не только

павшего воина, к «двум царям» — Яме, хозяину мертвых, и Ва-

руне, богу мировых далей.

Другая варуническая черта, доведенная до предела, выраже-

на одним из обычных имен Одина, которое, собственно говоря,

является просто эпитетом,— Yggr 'Ужасный'. Однако проявле-

ния, которые подтверждают это имя, уже чисто германские:

превращение в страшных зверей, а в современном фолькло-

ре — Дикая Охота23.

Тем не менее в основном пункте Варуну от Одина отделяет

глубокое различие. Суровость первого как основа его деятель-

ности стоит на службе rtä, справедливого Порядка во всех