Венок Петрии - [80]
И пошла себе к дому.
Но не тут-то было. Уж коли ты сказала с цыганкой хочь одно слово, она уж как-нибудь да вотрется к тебе в дом и полную торбу унесет. И все ты ей сама дашь.
«Ладно, — говорит, — не хочешь покупать, не покупай, но дай воды испить, а дети, уж так и быть, пущай с голоду помирают».
Ну нет, думаю, ты меня не проведешь.
Дашь ей воды, она попросит сахару. Дашь ей сахару, она попросит хлеба и какое-никакое тряпье для ребят, а под конец всучит тебе и миску, и корыто, и дюжину половников, и двадцать веретен. Хочь все это у тебя уже есть.
«Вон, — говорю, — ковш на колонке, пей сколько хочешь».
И пошла к себе. Недосуг мне с ей вожжаться.
Иду я, значит, к дому, уж и на ступеньки поднялась, и здесь меня точно ударило.
Ежели, думаю, что предсказано, тут уж не отвертишься, кто-то с жистью в доме расстанется. И вспомнилось мне, как одна старуха учила: лучше самой что выбрать и отдать, чем ждать, когда он выберет, он-то, мол, самое дорогое выберет. А у меня и выбирать-то неча.
Вернулась я к колонке.
А цыганка как у себя дома. И думать не думает уходить, меня поджидает. Сумищу свою скинула, стоит, юбки свои распустила, держит перед собой ковш с водой, прохлаждается.
«Никак передумала?» — спрашивает.
А я не то что передумала, но вроде того.
«Скажи-ка, бога ради, — спрашиваю, — у тебя детки есть?»
«Но? — говорит она и давай смеяться, прямо заливается. — Какая ж это цыганка, да без детей!»
«Знаешь, — говорю я тогда, — у меня дети, упокой бог их души, поумирали, как раз вот годины скоро. Возьмешь от меня своим деткам то, что я моим бы дала?»
Она аж подскочила, давай креститься да приговаривать:
«Возьму, — говорит, — как не взять? А сколько же деток у тебя поумирало? Ой, горе мое, горе! И как ты, бедная, настрадалась! Да простит бог душу твоей — как ее? — твой Миланы, да простит бог душу сыночка твого!»
О мать твою цыганскую, все-то тебе известно!
«Я бы тебе цыпленка иль курицу дала. Возьмешь?»
Ты послушай, что ответила мне эта чертовка.
«Возьму, — говорит, — как не взять. Царствие небесное твоим детушкам. — А сама все крестится. — Токо ты мне хворую не подсунь. Я хочь и цыганка косматая, а рот у меня чистый».
«Какую хворую? — говорю. — Ну и нахалка! Иди, сама погляди».
Пошли мы к дому. А куры мои приканчивают капусту с перцем. Правда, головами трясут, но сразу видать, веселые, здоровые.
«Хороши!» — говорит.
«Вот, — говорю, — выбирай любую».
Она поглядела, поглядела.
«А может, — говорит, — дашь мне вон того красного петуха?» И показала на самого мого лучшего кочета. Крупный такой, хочь и молодой. Ни пятнышка на ем нет, весь как есть огненный.
«Почему не дать, — говорю, — дам. Подсоби вот токо поймать!»
Загнали мы кур в курятник, за ими и петух пошел. Тут-то мы его и схватили.
Взяла я топор и пошла к поленнице.
Цыганка за мной. Боится все, как бы я ее не обмишулила.
«Ну-ка, — говорю, — отойди. Чего хвостом ходишь?»
Цыганка отошла.
Тут я и говорю:
«Ежели в этом доме чьей-то жисти должен конец прийтить, пущай придет этой. Ежели в этом доме кому хочешь кровь пустить, пусти ему. Ежели кого хочешь взять из этого дома, возьми кочета».
И хрясть топором петуху по шее. Отлетела голова. Кончено дело.
Вынесла я из дома прозрачный мешок, сунула в его петуха и голову туда же бросила.
«Бери, — говорю, — неси домой за упокой души бедных моих детушек и во здравие мужа мого, внучки моей Снежаны и меня самоей».
«Да будет так, — говорит, — упокой бог твоих детушек, коли без обману».
Ну, не нахалка? Взяла лучшего петуха и ишо недовольная!
«Ладно, — говорю, — иди с богом. Ступай накорми своих цыганят, коли привалило тебе счастье иметь их!»
Весной Миса снова попал в больницу. Рана никак не затягивалась. Опять отлежал там недели три. Зажила рана, отпустили его. Но что с того? Все одно он теперь больной человек. Дом завален лекарствиями, хочь он и не пьет их, как надобно, — да рази можно такую прорву лекарствий выпить? — доктора из дома не выходют.
Про шахту и не поминают и про то, когда выпишут, тоже. А как он спросит, говорят:
«Успеется».
Сидит он, стало быть, дома, чуть поправился, иной раз посмотришь, вроде совсем здоровый. Веселый, смеется.
А другой день на все жалится, все-то у его болит. Едва утром глаза продерет, так и начинает охать. Подымется, сядет на постели, упрется локтем в колено и молчит, молчит. Думаешь, до Судного дня молчать будет.
Но все ж таки вроде бы ему было полегче, чем когда Он первый раз из больницы вышел. А летом в Окно приехал этот проклятый Жика Курьяк.
Ух, до чего ненавижу я этого мужика, кажись, собственными зубами глотку бы ему перегрызла! Вот как.
Он тутошный, в Белград уехал, а мы в его доме живем. Плату туда ему шлем. Кабы не это, они, может, никогда бы и не встренулись.
Прежде-то он был такой видный из себя, ладный, из семьи хорошей — мать его, добрую тетку Драгу, все почитали. Говорят, он и до войны офицером был и опосля войны тоже, но недолго. А потом пить начал, сел в тюрьму раз, другой, третий, уж и не знаю, сколько разов сажали его. Жена у его померла, тут он вовсе спился, отпетым пропойцей стал, не знаешь, для чего и живет на свете.
Когда трезвый, ишо похож на человека, а во хмелю нет сил на его смотреть, тебя стыд ест, а ему хочь бы что!
Нить, соединяющая прошлое и будущее, жизнь и смерть, настоящее и вымышленное истончилась. Неожиданно стали выдавать свое присутствие призраки, до этого прятавшиеся по углам, обретали лица сущности, позволил увидеть себя крысиный король. Доступно ли подобное живым? Наш герой задумался об этом слишком поздно. Тьма призвала его к себе, и он не смел отказать ей. Мрачная и затягивающая история Ширин Шафиевой, лауреата «Русской премии», автора романа «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу».Говорят, что того, кто уснет под инжиром, утащат черти.
Повесть «Река Лажа» вошла в длинный список премии «Дебют» в номинации «Крупная проза» (2015).
Написанная под впечатлением от событий на юго-востоке Украины, повесть «Мальчики» — это попытка представить «народную республику», где к власти пришла гуманитарная молодежь: блоггеры, экологические активисты и рекламщики создают свой «новый мир» и своего «нового человека», оглядываясь как на опыт Великой французской революции, так и на русскую религиозную философию. Повесть вошла в Длинный список премии «Национальный бестселлер» 2019 года.
Тревожные тексты автора, собранные воедино, которые есть, но которые постоянно уходили на седьмой план.
Автор, офицер запаса, в иронической форме, рассказывает, как главный герой, возможно, известный читателям по рассказам «Твокер», после всевозможных перипетий, вызванных распадом Союза, становится офицером внутренних войск РФ и, в должности командира батальона в 1995-96-х годах, попадает в командировку на Северный Кавказ. Действие романа происходит в 90-х годах прошлого века. Роман рассчитан на военную аудиторию. Эта книга для тех, кто служил в армии, служит в ней или только собирается.
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».