Венок Петрии - [79]

Попробовала — кислющая, спаси господи!

Пустила воду, подставила миску с кочанами и давай двумя руками отжимать. Жму, жму, из кочанов аж пена выступает.

Ну, думаю, теперича в самый раз будет. Масла поболе налью, красным перцем заправлю, кислота и пропадет.

Вернулась в кухню.

Миску поставила на край плиты, где не горячо. И взялась потихоньку резать.

Изрезала один кочан. Попробовала. Не так чтобы очень, но есть можно. Для капусты время прошло, ее уж никто и не ест.

Дай, думаю, переложу в салатницу покрасивше. На вкус не вышла, дак хочь вид будет.

Открыла буфет. А там стоит фарфоровая салатница — мне ее Зора подарила.

Красивая салатница. Квадратная, а углы закругленные и каемка из мелких цветочков вроде венка. Оченно красивая, никогда у меня такой красивой посудины не было. Опосля уж я как ее жалела!

Думаю, возьму-ка ее. Я редко ее беру, разок можно.

Сполоснула, вытерла. И поставила вот сюда, посередь стола. Не на край, не дай бог упадет.

И снова повернулась к капусте, в миске она у меня.

Взялась снова за нож, режу дальше. Задумалась и не оглядываюсь, не вижу, что у меня за спиной-то деется.

И вдруг трах, звон какой-то! Да сильный. Разбилось чтой-то. И не примерещилось, точно гдей-то стекло лопнуло.

Что такое?

Положила нож с вилкой в миску. Чего ж это такое может быть? Никак упало что?

Поглядела под ноги. Ничё. Пусто. Да и нечему здесь падать.

Повернулась, гляжу по сторонам.

В кухне вроде все на месте, ничё понять не могу. Графин на умывальнике стоит, где и стоял, целехонек. Стекла в буфете цельные, и там вроде все на месте. Стаканы на полке стоят, как стояли, никто их не брал, на пол не швырял.

Что ж это такое, господи помилуй? Может, кто камнем в окно угодил?

Нет, брат. И этого нет. Все кругом цельное.

Тут-то я и глянула на салатницу. У меня и в мыслях не было, чтоб с ей могло что случиться, да и кому бы пришло такое в голову? А она точно посередке на четыре части развалилась, кабыть ее кто ножом рассек. Распялилась, будто баба бесстыжая.

Подошла я ближе, поглядела. Может, думаю, трещина на ей была?

Какая там трещина? Новехонькая, нигде ни царапинки. Разломы как снег белые. Была бы трещина, фарфор бы в том месте пожелтел. Ничё нет, все кругом белое.

Как увидела я это, за голову схватилась. Что делать? Вот горе так горе!

Это же мне чистое предсказание, не иначе! Когда в доме начинает сама собой посуда или что другое биться и виноватого не сыскать, стало быть, знак тебе пришел. Жди беды, не дай бог, умрет кто.

Оглянулась я по сторонам: вдруг камень залетел.

Нет, пустое, брат, сама распалась. Окно закрыто, ничё оттудова залететь не могло. Дверь, правда, открыта, но она выходит во двор, а там ни души. Рази токо собаки или кошки что зашвырнули, другому некому.

Поискала на всякий случай на столе, нет ли камешка или ишо чего. Нет, ничё нет, одна салатница, на четыре черепка разваленная. Ясное дело, кто ее мог разбить.

Перестала я черепки разглядывать, забыла и про капусту. Села на стул.

Пораскинь мозгами, Петрия. Есть же у тебя голова на плечах! Промашку ли ты какую допустила, грех какой или сам бог тебе так судил?

Можешь что супротив бога придумать? И будет ли прок от твоих придумок? Что ты, Петрия, супротив бога можешь?

13

Посидела я так, подумала. А там взяла черепки, отнесла на помойку и выбросила.

Достала из буфета другое блюдо, чуть поболе. Ополоснула, протерла и выложила в его капусту. В ем салат, думаю, сделаю.

Перцем сдобрила да промахнулась, руки дрожат, вот и сыпанула лишку, взялась за масло, и тут меня как осенило.

О, чтоб им пусто было, думаю, и капусте, и тому, кто ее выдумал! До каких же пор напасть эта меня в грех вводить будет?

И как стояла посередь кухни, подхватила я салат вместе с блюдом и швырнула дерьмо это прямиком во двор. Аж к шелковице отлетело.

А во дворе куры мои ковырялись. Увидели, что я чтой-то бросила, и кинулись туда. Давай клевать.

Гляжу я на их. Перец-то, верно, злой, они клюют и все головами трясут. Смех смотреть: клюнет, заглонет, голову на бок склонит, тряханет раза три, замрет, вроде задумается, опять потрясет головой и снова клюет.

От перца, видать, не продыхнуть, а все одно не отходят. Клюнут, заглонут, потрясут головой и снова клевать.

Вот дуры, думаю, глотка, верно, вся красная от перца, дерет — сил нет, а терпят, не отступаются. Вот уж, думаю, настырные!

Сняла картошку с огня, чтоб, упаси бог, не подгорела, и вышла во двор, хочу в себя приттить. Ведь трясусь вся. Страсть как испужалась, руки никак не успокоятся.

А тут по улице цыганка спускается — из этих корытников.

Идет и кричит.

«Бабы, налетайте, веретена, миски, прялки, ложки покупайте!»

Деревянные, понятно.

«Хозяйка, — спрашивает она меня через забор, — веретено надо? Может, миску возьмешь?»

Я гляжу на ее, а видеть не вижу.

«На что мне, — говорю, — миска?»

«Как, — говорит, — на что? Посуду мыть. Где лучше всего цыпленка ощиплешь, как не в деревянной миске? Погляди, какие у меня миски? Нигде таких не сыщешь!»

За плечом у ей сумища со всяким скарбом, в одной руке веретена и половники, в другой — миска. Стучит по ей пальцем.

«Гляди, — говорит, — как звенит. Что колокол».

«Да иди ты, — говорю, — с богом, на что мне твоя миска? Вон в магазине куплю синюю малированную, в сто раз лучше твоей деревяшки».