Венок Петрии - [31]

Помню, весна стояла. Все цветет, пахнет, голова от красоты земной кружится. А он снова над этой красотой летает в своей люльке, будто над землей парит. По два раза на дню.

Вот и гляди, долго ли такое можно выдержать и что из этого получиться может.

12

Было тогда Витомиру, может, тридцать пять, может, тридцать шесть. А красивый ишо был, совсем как молодой.

С этими красавцами никогда не угадаешь, что из их выйдет. Иной, как время придет усами обзаводиться, заместо того обзаведется плешью, а другой в тридцать лет сморщится, как баба. А этот вышел мужик что надо — крепкий, здоровый, плечи — косая сажень, высокий, чернявый, чуть-чуть седины в черных, вороного крыла кудрях — одно слово, писаный красавец. Таких красавцев в наших краях и не водилось. Глаз не отведешь.

На службу ходил, как и другие, в рабочей робе. Под вечер же вырядится в офицерское, теперича, само собой, без погонов, а зимой шинельку накинет, снег сыплется на его густые кудри, идет по улице, все оглядываются. А как придет на вечеринку или свадьбу да встанет в круг, так, кажись, и невеста готова бросить жениха и к ему кинуться. Такой уж был красавец!

В ту пору Лиляне, дочке Полексии и Алексы, что жили по соседству с ими, было лет пятнадцать или шестнадцать. В школе училась девчонка, токо-токо восьмилетку кончила.

И хочь совсем ишо девчонка, а уж бывалая. Как раз перед тем, как Витомиру из армии вернуться, она с каким-то шоферюгой сбегла.

У нас девчонки рано начинают с парнями таскаться. Гуляют напропалую, брат. Крестьяне не зря шахтеров босяками и охальниками кличут, а те их — лапотниками. Скоро портят девчонок.

Остановился однажды перед нашим рестораном «Единство» грузовик, позвал ее шофер вместе ехать на край света, она и села. И поминай как звали.

Знаешь, и ругать-то ее сильно не станешь. Кто отсюдова не рад сбежать куда глаза глядят? Приезжают к нам люди, ахают, до чего красиво! Да, красиво, но что проку от этой красоты? Человек — не медведь, ему охота средь людей жить, а не средь дубов и буков. Тут ни одна девчонка не упустит случая удрать хочь на край света. Кто бы здесь остался, коли б выпал случай в городе жить?

Но наша Лиляна недолго пропадала. Катал ее шофер, пока катал, делал с ей, что хотел, а там гдей-то посередь дороги избил, оболванил наголо и выкинул.

И вот в один прекрасный день прикатила. Вылезает из поезда в платочке на голой голове, голодная, грязная, оборванная, кто знает, что девчонка пережила! Вернулась.

Как уж ее встренули дома, что родители с ей сделали, никто про то знать не может. Видать, несладко ей пришлось. Но что бы там ни было, вернулась, приняли ее отец с матерью.

Дома сидит безвылазно. То ли Полексия с Алексой не пускают, то ли сама не хочет со стриженой головой на люди выходить. И за глаза пальцами тычут. Рады случаю свести с Полексией счеты.

«Отлились, — говорят, — кошке мышкины слезки».

А время себе идет. Хорошо ли тебе, плохо, оно свое дело знает: стучит, как дятел, долбит яму, стук да стук, все, мол, там будем. Так вот и пролетело сколько-то месяцев, будто их и не было.

Лиляну иной раз во дворе увидишь, ходит там, в саду копается. Волосенки из-под платка уж малость выглядывают. Но что у ей в душе, никому не видать. В душу не заглянешь.

Так, бедолага, и проводит свою молодость в четырех стенах, да иной раз в саду. И вот незадачливая девчонка со своей солдатской стрижкой, под платок упрятанной, однажды через низкую ограду в соседском дворе увидела красавца нашего.

Горькая у ей жисть, горше быть не может, любая утеха в радость. Погляди на ее по-человечески, она и за то спасибо скажет.

И начали они с Витомиром через эту стенку поглядывать друг на дружку. Опосля работы Витомир выйдет во двор, а она тут как тут — дело, мол, вызвало. Она в саду станет копаться, и ему зачем-то понадобилось во двор выйти.

Прежде-то она его дядей Витомиром звала. А теперича он для ее никакой не дядя, и она для его уж не ребенок.

Витомир — мужчина молодой и судьбой своей недовольный, все ему хотелось чего-то получше, вроде бы и вышла ему такая жисть, да сорвалось, вот он, говорю, и смотрит на симпатичную стриженую девчонку, а она день ото дня пышнее цветет да хорошеет. И может, ему жаль ее, знает, конешно, и он ейную историю. А может, думает о том, что здесь дорожка никому не заказана. И жалеет, что не может и сам по ей прогуляться.

А девчонка-вертихвостка, кровь-то так и кипит, груди-то выросли во какие, а умишко остался вот такусенький, глядит на красивого мужика, знает, что чужой муж, но не думать о ем не может. Да всурьез-то вроде ничё и нет. Просто голова у ей так устроена.

Долго ли они так дружка на дружку глядели, сказать тебе не могу. Может, месяца три, может, помене, может, год. Но в один прекрасный день стали в поселке поговаривать, что Витомир Стоядинович и Лиляна, Полексии дочка, гуляют в лугах и лесах круг рудника.

Идет себе, говорят, Витомир по лугу, прогуливается, никуда не торопится, покуривает. А там, глядишь, и Лиляна идет в ту же сторону. Корзинка у ей на руке, вроде за грибами-ягодами направилась, а сама оглядывается, как бы кто не увидел.

Ежели за грибами идешь, чего ж озираться? А как подальше от рудника отойдут, встренутся и за руки возьмутся. Постоят малость и так рука об руку и скроются за перелеском.