Венок Петрии - [30]

Он завсегда жил на особицу, людей чурался, будто они его обидели иль были для его нехороши. К тому ж отец женил его насильно и жену ему взял из деревни. Милияна мне рассказывала.

Отца он послушался, но, похоже, опосля того ишо пуще разобиделся и во всем разуверился. Ну, пока они с женой жили у Ранджела, вроде как-то обходилось. В чужом доме не посвоевольничаешь. А года за два до войны они из Двух Сестер переселились в Окно. И как приехали, так и пошли промеж их нелады.

Может, Милияна и впрямь была не пара ему, это тоже надо сказать. Она, брат, простая баба, ну как я, к примеру, деревенская, и мыслями далеко не заносилась, не то что Витомир. И может, сама была б счастливей, выдь она за другого. Дак ведь красавец был Витомир-то, какая невеста откажется от такого жениха, какая жена бросит?

Перед войной она родила ему первую девчонку, про то мне другие рассказывали, мы в то время здесь не жили, и он тогда уж недовольный был. А тут война, немцы пришли. И когда в то же лето, в сорок первом, этот забулдыга Жика Курьяк, Васа Миленкович и ишо кой-кто из Окно ушли в лес, Витомир пошел с ими; тогда мы ишо не различали, кто четник[1], а кто партизан, всех звали лесовиками. Ушел Витомир в лес, и не потому, думаю, что так уж он немцев ненавидел, просто ему из дому удрать хотелось.

Но он там недолго пробыл. Проплутали они в горах какое-то время, увидели, что жисть получается несладкая, что кажинный миг можешь с головой проститься, и однажды ночью, дней за десять до того, как немцы похватали всех, кто в лесу остался, вернулись потихоньку домой. Время было неспокойное, народ по большей части и на работу не выходил, так что никто ничё и не узнал и не приметил.

Уцелел он и от расстрелов. Когда выловили всех лесовиков, окненские швабы привели карательный отряд, и немцы враз расстреляли тринадцать шахтеров, а одного из них ишо и повесили перед общиной. Люди-то были ни в чем не виноватые, начали уж было работать, как и другие. Но пришли швабы, пригнали танки, окружили поселок, много домов подожгли, а этих — за что это токо швабам ведомо — вытащили из штреков, отделили от других и на месте расстреляли.

Тут уж Витомир взялся за ум.

Присмирел, затаился. На шахту не вернулся, пошел опять к отцу на земле работать. Отец его, Ранджел, я уж говорила тебе, в Двух Сестрах жил, возле самого Окно. Вот Витомир там и работал, а на ночь домой приходил.

За два года Милияна родила Витомиру ишо двух дочек: уж не задастся, так не задастся.

Лопнуло у его терпенье.

«Я, — сказал он жене, когда она третий раз девку родила, — шестнадцать дён хлеба в рот не возьму».

И всамдель, боле двух недель хлеба не ел. Идет в поле, работает, а не работает, на лугу сидит, ракию потягивает, но хлеба в рот не берет. Аж бороду отпустил, будто у его кто помер.

А раз — видать, пьяный был, такое токо пьяный иль умом рехнувшийся может сказать — говорит Милияне:

«Ты своего байстрюка удавить должна».

«Как это удавить?» — спрашивает Милияна.

«Возьми за горло, — отвечает, — и удави».

«Нет, помилуй господи, — говорит ему Милияна. — Удави сам, коли хочешь. Дитё и твое тоже».

Понятно, он ничё не сделал. Но Милияна быстренько унесла ребенка к матери. И девчонка жила там цельный год. И он ни разу за то время ее не видал.

Опосля-то и ее полюбил. Как и старших. Рази их можно не любить? Своя кровь, брат.

И с этим как-то уладилось.

Но месяца за четыре до того, как русские через Бучину спустились в наши края, Витомир опять запропал.

Прошел по поселку слух, что его нет. Уехал куда-то. Нету, и все. А куда уехал, ни одна душа не ведает.

Спрашивают Милияну, где твой муж. Она говорит, в Белград подался, там у одного частника на работу пристроился. А о ту пору Белград что ни день бомбили, оттелева к нам люди бежали. Кто туда поедет?

Но Милияна так говорит, и в другой раз не станешь спрашивать. Да и не такое время, чтоб расспрашивать.

И как пропал он, так его тут не видали почитай цельных два года. Никто о ем ничё не знал. Исчез человек, как в воду канул.

Но однажды в сорок пятом или сорок шестом Витомир вдруг объявился — прошелся по улицам в офицерской форме.

Жив, здоров, как и допрежь того. Офицером стал. И ишо краше, чем был. Будто офицером и родился. Такого красавца токо и обряжать в офицерский мундир. А к лицу-то ему, будто всю жисть в ем и ходил.

Побыл он тут немного, прошелся по улицам, прокатился в люльке на Главицу раза два — про это не забыл. И уехал. Совсем недолго с женой да детьми побыл.

И снова живет невесть где, по свету скитается, а Милияна с детьми тут. Деньги, похоже, присылает, но жить с ими не живет. Милияна-то бабам говорит, что он бы враз приехал, ежели б его пустили. А не пускают. Нужон он им, на важной службе сидит. А к себе их взять тоже не может, квартиры нет.

Ну что ж, бывает, и так люди живут.

Прошло ишо года три. И как тогда в офицерском объявился, так счас в гражданском вдруг прикатил.

Вернулся, говорят, уволили его из армии. Насовсем пришел, назад боле не поедет и офицером не будет.

Было это тогда, когда Жику Курьяка посадили. И мы с Мисой как раз об эту пору сюда переехали.

Посидел Витомир месяц или два дома. Видала я его во дворе. Но мы тогда мало были знакомы: здрасте, до свиданья — и все. А опосля поступил на прежнюю свою работу на канатной дороге в Главице.