Великие заговоры - [69]

И сколь ни часты были увещания и убеждения ему исправиться, ничто не помогало.

Нарушив, наконец, супружескую верность, он целиком отдался своей страсти к распутной женщине самого низкого и рабского сословия, открыто и не таясь живя с нею во грехе, с презрением оставив совсем свою законную супругу, которая вскорости после этого и почила, говоря по правде, от болезни, однако ж не без подозрения в том, что публичное оскорбление, нанесенное ей распутством и блудом супруга, ускорили ее кончину.

Когда Мы увидели, до какой степени он упорствует в своем дурном поведении, то объявили ему на похоронах его жены, что в случае, если в будущем он не поведет себя в соответствии с нашей волей, Мы лишим его права наследования, не посмотрев на то, что он единственный Наш сын (поскольку второго нашего сына у нас в то время еще не было) и что Мы скорее выберем вместо него наследником какого-нибудь иноземца, к тому более достойного, чем нашего сына, совершенно не достойного власти, ибо не можем позволить ему уничтожить все с таким трудом и милостью Божией Нами построенного.

Наконец, внушали ему со всею возможной силой вернуться на путь разума и добродетели и впредь вести себя соответственно, дав время исправиться.

На такие замечания он отвечал, что признает себя виновным по всем этим пунктам, но, сославшись на слабость и немощь своего темперамента и разума, не позволяющих ему прилежать к наукам и государственным обязанностям, признает себя к ним совершенно негодным и недостойным нашего наследства и просит снять с него это бремя.

И все же Мы продолжали еще уговаривать его и, соединяя угрозы с просьбами, не упустили ничего, чтобы вернуть его на правильную дорогу. Военные действия заставили Нас спешить в Данию, оставив царевича в Петербурге и дав ему время прийти в себя и исправиться.

Впоследствии, получив известия о его непрекращающемся распутстве, Мы призвали его к себе в Копенгаген, чтобы здесь на месте обучить искусству войны, командования и повиновения.

Увы, забыв страх и заповеди Божии, повелевающие повиноваться во всем родителям, в особенности тем, которые в то же время несут еще на плечах бремя верховной власти, он не пожелал оправдать наших надежд, воздав благодарностью за наши заботы, напротив, не присоединился к нам, а, взяв большую сумму денег, бежал вместе с развратной своей сожительницей, с которой продолжал все время жить во грехе. Так, он отдался под протекцию римского цесаря[97], распространяя против нас, своего отца и государя, многие клеветы и лжи, будто бы Мы его преследуем и лишить его хотели безо всякой причины правопреемства, и говоря даже, что сама жизнь его отныне не может быть в безопасности подле Нас, а потому прося у императора от нас вооруженной защиты и покровительства.

Каждый может судить, какой позор и стыд навлек на Нас пред лицом всего мира Наш родной сын. Едва ли найдется подобному пример в истории (трудно будет найти подобный этому пример в истории).

Цесарь, хотя и был осведомлен о его излишествах и о том, как жил он с супругой своей, свояченицей Цесаревой, все же согласился на его униженные и настойчивые просьбы и указал город, в котором сын Наш мог покойно почивать, в глубокой тайне от меня в крепости тирольский Эренбург.

Его долгая задержка в пути показалась Нам очень подозрительной, и не без причины. По-отечески тревожились Мы, не случилось ли с сыном Нашим какого-либо несчастья и, не получая от него вестей, послали на поиски доверенных лиц во все уголки и части Европы. В конце концов после многих разочарований и надежд, напряженных трудов и усилий Мы получили известие от капитана гвардии Александра Румянцева, что наследника Нашего в глубокой тайне стерегут в одной из цесарских (императорских) крепостей Эренбурга в Тироле, о чем собственноручно отписали императору, прося его отослать беглеца назад.

Но поскольку император известил его о Нашем желании и убеждал ехать к нам и подчиниться Нашей воле, воле отца и государя, сын Наш отвечал, что не может отдаться Нам в руки, как если бы Мы были его злейшими врагами и тиранами, от которых мог он ожидать любой участи.

Так он убеждал цесаря, который вместо того чтобы выслать его Нам, позволил ему удалиться еще дальше, в самую глубь своих владений, в приморский город Неаполь в Италии, и велел охранять его там в одном из древних своих замков под другим именем.

Мы же были уже предупреждены подданным Нашим гвардии капитаном Румянцевым относительно того, в каком месте он находится, и послали к императору канцлера Петра Толстого с письмом, полным самых сильных выражений, живо изъясняющих всякому, сколь несправедливо удерживать и даже желать удерживать сына Нашего против всех прав божеских и человеческих, в силу которых все родители, а в особенности те из них, которые облечены верховной властью, подобной нашей, имеют ничем не ограниченное право, независимо от каких угодно судей, решать дела своих детей. В заключение письма отметили Мы, к каким дурным последствиям и вражде поведет отказ вернуть Нам сына, поскольку Мы не сможем оставить сего дела в полном покое. Между тем научили Мы тех, кого посылали, чтобы и с самим царевичем говорили весьма живо и сильно, ставя ему на вид, что Мы должны будем прибегнуть к любым средствам, но отомстим за обиду ему Нам нанесенную.