Великие заговоры - [26]

Маленькие внуки Тиберия, Друз-младший и Нерон, дети Германика, были уже достаточно взрослыми, чтобы наследовать императору. Я не говорю о Гае, их брате, который потом вступит на престол, получив прозвище Калигула (Башмачок). Он был в это время слишком мал. Итак, родной сын Тиберия Тиберий Друз был мертв, и маленькие сыновья Германика были единственными, способными помешать осуществлению планов и надежд коварного Сеяна. Тот понял, что от них ему не так просто будет избавиться; ибо обоих охраняли слуги самой испытанной верности, а мать их Агриппину невозможно было соблазнить. Во всем достойная такого мужа, как Германии, она в течение всей жизни была верна ему и своим материнским обязанностям, в особенности после смерти супруга. Единственный упрек, который ей можно было сделать, заключался в излишней надменности и гордости этой добродетельной римлянки. И именно эти недостатки помогли Сеяну погубить ее. Коварный негодяй, он нашел способ поссорить ее с императором и его двором. Искусный фаворит представил Агриппину как женщину, необычайно любящую властвовать и стремящуюся заслужить любовь римлян лишь затем, чтобы тем вернее самой прийти к власти, возведя как можно скорее на престол своих детей. Более того, за поведением Агриппины все время наблюдали шпионы и добровольные подручные Сеяна, тут же доносившие ему обо всех ее поступках и словах. Желая задеть ее за живое, он затеял судебный процесс против Клавдии Пульхры, бывшей близкой подругой вдовы Германика. Когда Агриппина узнала, что несправедливый и беззаконный суд готовится против одной из ее лучших подруг, она отправилась прямо во дворец к императору, вошла в его покои и нашла там Тиберия, воскуряющего фимиам перед статуей божественного Августа. При виде всего этого Агриппина не смогла сдержать слез негодования: «По какой причине преследуется потомство того, кому воскуряется ныне фимиам и кто уже давно причислен к сонму богов? Почему же во мне не уважают кровь этого бога, которому обязана я своим рождением? Позволите ли вы Тиберию и дальше бессовестному клеветнику порочить доброе имя внучки Августа; ведь, нападая на Клавдию Пульхру, метят в меня. Ведь все ее преступления состоят лишь в ее сердечной дружбе с несчастной внучкой божественного Августа, и если вы хотите ее осудить, то именно я стану невольной причиной ее несчастья и опалы». Сердце всякого другого легко склонилось бы к милосердию перед подобными упреками, но только не сердце Тиберия, оно было вовсе не чувствительно к жалобам добродетельной женщины: «Вы в столь дурном расположении духа лишь потому, — сказал он Агриппине, — что не являетесь сами владычицей Империи». После неудачно закончившейся аудиенции процесс против Клавдии Пульхры продолжался, и эта римская матрона, ложно обвиненная в супружеской измене, была приговорена к обычному наказанию, назначаемому всем виновным в подобном преступлении.

Агриппина проводила дни в слезах и безутешных жалобах. Подчас с губ ее срывались гневные упреки в адрес Тиберия и его министра, а тот торжествовал, видя, как знатная римлянка губит себя собственной неосторожностью. Каждый день в дом Сеяна поступали все новые жалобы на Агриппину и двух ее старших сыновей. Для рассмотрения их Сеян назначил всего лишь одного верного ему судью, а чтобы лучше замаскировать свои происки, он надел на себя личину самого полного и хладнокровного беспристрастия, даже оправдывая на людях поведение Агриппины и двух ее сыновей и тем вернее губя потомков Германика. Один из сыновей последнего, а именно Нерон, уже рассматривался как вполне вероятный преемник императора Тиберия. Его клиенты и вольноотпущенники постоянно твердили ему, что пришло время напомнить и заставить уважать свои права на престол, что ему будет очень просто захватить место немощного старика, уже давно ставшего противником всякой войны и погрязшего в одних лишь низких наслаждениях, и армия, мол, и сенат, и римский народ, все единодушно будут рады видеть юношу на троне, надо всего лишь проявить немного твердости и решимости, которые лишь украшают молодого правителя, а тем более человека, стремящегося претендовать на верховную власть. Речи эти произвели сильное впечатление на душу и сердце мальчика. Юный Нерон более не хотел медлить с исполнением того, что считал своим первейшим долгом, и ничего не скрывал от своей матери. Шпионы же, продолжавшие неотступно следить за ним, тотчас обо всем проинформировали императорский двор. Так своей неосторожностью оба, и мать и сын, вызвали гнев Тиберия. Прошло совсем немного времени, и Нерон понял, что находится в опале. Все верховные сановники правительства Тиберия и видные сенаторы старались его избегать, люди, любившие его прежде и горячо высказывавшие свою симпатию и расположение, умерили свой пыл, а то и вовсе куда-то исчезли. Такой поворот событий не мог не вызывать у юноши вздохов горького сожаления: судьба отвернулась от него. Юлия, дочь Друза и Ливиллы и его жена, тотчас известила об этом мать, а та в свою очередь обо всем сообщила Сеяну. Могущественный префект претория и вдова Друза получили подлинное удовольствие при виде того, как в душе юного принцепса медленно, но верно зарождается страх. Но Нерон был не единственной жертвой, которую Сеян хотел принести на алтарь собственного честолюбия. Оставались и другие наследники. И ведь и Друз-младший не стал бы спокойно наблюдать за тем, как императорский венец перейдет с головы законного наследника дома Цезарей на голову узурпатора. И так как второй юный сын Агриппины обладал характером гордым, пылким и решительным, ничего не стоило убедить его, что именно он должен претендовать на трон. Между братьями была посеяна вражда, а Сеяну оставалось лишь ждать, когда один из них погубит другого. Коварный министр безо всякой меры льстил Друзу и осыпал его ласками и дарами, постоянно повторяя одно и то же — что именно его, а не Нерона он считает наиболее достойным власти. Речи эти произвели свое действие, и Сеян уже готовился пожать плоды гнусной, варварской и преступной политики, как вдруг вмешательство Тиберия разом разрушило все его планы. Однако не станем опережать события.