Великие заговоры - [25]

Речь шла лишь о том, чтобы как можно осторожней и аккуратней избавиться от наследника престола. Поэтому убийцу, исполнителя замысла, Сеян нашел в доме самого Друза. На свою беду сын Тиберия был женат на Ливилле, сестре Германика. Женщина эта отличалась редкой красотой. Но как часто внешность не имеет ничего общего с подлинными свойствами души человека. Сеян, которому, разумеется, был хорошо известен характер Ливиллы, решил вовлечь ее в свое дело, сделав исполнительницей и соучастницей его бесчинств: он притворился, а может, и в самом деле загорелся к ней самой пылкой и нежной страстью. Признание в любви было выслушано благосклонно, и когда Сеян заручился доказательствами ее взаимности, он обещал жениться на ней и вместе с собой возвести на престол. «Но есть одно маленькое обстоятельство, которое препятствует нашему союзу, — сказал он своей возлюбленной, — если вы примете мое предложение, Друз должен будет умереть. Выбирайте же между мужем и любовником».

Теперь стало ясно, на что способна женщина, ослепленная страстью. Ливилла без всяких колебаний готова была принести в жертву свое доброе имя, славу и интересы семьи. Более того, рискуя покрыть себя вечным, несмываемым позором, она должна была полагаться на лживые обещания коварного интригана, практически ничего не получая взамен. Друз должен был в скором времени стать императором, а Сеян мог лишиться жизни в результате подобных замыслов. Гораздо надежней и достойней для Ливиллы было взойти на престол честным путем, нежели устремляться к нему через пропасти преступления. Однако любовь победила разум. «Я готова совершить, что угодно, — отвечала женщина своему соблазнителю, — но требую от вас клятвы: поклянитесь же, что и вы во имя упрочения нашего союза разведетесь со своей женой, навсегда став моим».

Сеян согласился и на это, и чтобы достойно вознаградить его за любовную привязанность, Ливилла обещала не допустить, чтобы несчастный Друз слишком долго оставался на этом свете. Вместе с тем, когда пришло время приступать к исполнению задуманного, она не выказала ни решимости, ни быстроты, которых можно было ожидать от страстно влюбленной женщины. Запятнать свои руки кровью супруга, отнять трон у семейства Цезарей и, быть может, подвергнуться угрозе жестокого наказания и праведного осуждения и гнева всего народа Рима в случае неудачи — вот мысли, которые приходили ей в голову, заставляя пребывать в нерешительности и бездействии, которые не могла превозмочь вся сила ее страсти.

Сеян удвоил посещения Ливиллы с целью вынудить ее исполнить обещанное, и это вскоре стало заметно Друзу, теперь имевшему все основания несколько раз грубо говорить с Сеяном, который пожелал тотчас же отомстить. Через несколько дней, тайно увидевшись с Ливиллой, он прямо сказал ей, что все открыто, что мужу ее обо всем известно и дальнейшие колебания не только бесполезны, но, главное, очень опасны; и та, более не колеблясь, приступила к делу. Сеяну был представлен греческий медик по имени Евдем, поверенный тайн как самой Ливиллы, так и всего семейства Цезаря. Ему было велено приготовить яд, способный вызвать длительную болезнь, неминуемо ведущую к смерти. Когда питье было готово, евнух Лигид поднес его своему хозяину, который умер несколько дней спустя.

Казалось, что на Тиберия не произвело совершенно никакого впечатления это страшное событие. Но чтобы оправдать свое столь странное поведение, он появился в сенате и произнес речь приблизительно следующего содержания:

«Без сомнения, все вы удивлены тем, что я, потрясенный горем, не заперся в стенах своего дворца, чтобы там предаться вволю охватившей меня скорби. Да, потрясенные горем обычно ищут утешения в одиночестве; однако в такой момент глава государства лишен свободы, которой наслаждаются простые граждане. И лишь в таком собрании, как ваше, отцы-сенаторы, он может найти утешение своему горю, ведь только ваши советы помогают ему переносить несчастья. О! До какой крайности я доведен несправедливой судьбой! Моя горячо любимая мать Ливия, чьи советы были всегда так мне полезны, оставила земные пределы. Нет больше моего сына Друза, а дети, которых он мне оставил, еще не способны нести на своих плечах тяжкое бремя государственной власти. Я старею, и если Парка не замедлит раньше времени прервать нить моей жизни, не знаю, смогут ли дети Германика стать моими наследниками. Вам, отцы-сенаторы, вручаю я этих юных принцепсов, возьмите же их под свою опеку, заботьтесь о них, служите им приемными отцами вместо родного отца. Это потомки Августа, отпрыски Августова древа, в них течет самая чистая римская кровь. Республика должна быть заинтересована в их сохранении. А вы, внуки мои, приблизьтесь. Вы видите вот этих почтенных сенаторов. Они будут вашими наставниками. Под их неусыпным надзором, под их постоянной опекой вы посвятите себя служению государству».

С самого начала речь эта вызвала слезы на глазах у сенаторов, но вскоре они заметили, что речь Тиберия не во всем соответствовала его чувствам, и весь сенат так и остался при своем глубоком убеждении, что в действительности смерть сына совсем не тронула императора. И прежде чем добиться окончательного успеха в исполнении своих честолюбивых замыслов, Сеяну предстояло еще убить многих.