Великие заговоры - [112]

Заговор Пацци лишь упрочил влияние Медичи. Лоренцо доставляло огромное удовольствие видеть своих земляков, наперебой жертвующими ради него богатством и жизнью в борьбе против врагов его рода. Республика предоставила ему особую охрану, и с тех пор он начал жить с флорентийцами как король со своими подданными. Он выступил во главе народного ополчения против войска папы и неаполитанского короля, сразу отступивших, едва стало известно о провале заговора. Установив мир и порядок в городе, пытался утешить он хоть как-то безутешную Камиллу, тяжко переживающую безвременную кончину мужа. Трудно было унять ее горе, но через несколько месяцев вдова родила на свет божий сына, ставшего много лет спустя лучшим украшением рода Медичи и подлинным благом Римской церкви под именем папы Клемента VII.

ГЛАВА 17 ЗАГОВОР ФИЕСКИ В ГЕНУЕ ПРОТИВ РОДА ДОРИА

Время действия — 4 января 1547 года

Между императором Священной Римской империи Карлом V[189] и королем Франции Франциском I[190] шла война, опустошившая всю Италию, и Андреа Дориа[191], происходивший из знатнейшего генуэзского рода, слывший самым знаменитым адмиралом своего времени, горячо помогал Франции в ее действиях на море, заслужив тем самым себе всеобщие похвалы и славу. Благородство происхождения, важность занимаемого поста (Дориа был адмиралом галерного флота Франции) и слава его подвигов и успехов так вскружили ему голову, что он с трудом выносил над собой чью-либо власть, кроме власти французского монарха, сторону которого он добровольно принял, так что французские министры все бы отдали, чтобы очернить его и, сделав ненавистным в глазах короля, погубить. Знаменитого генуэзца всевозможными способами и ухищрениями вынуждали жаловаться, чтобы его постоянное недовольство и протесты вывели из терпения короля. Так, постепенно и в самом деле король стал считать Дориа докучным и крайне неуживчивым человеком.

А тот, раздраженный таким к себе отношением, оставил французский двор, явился к Карлу V, принял должность, которую император ему предложил, и отдал Геную под власть испанской короны, лишив тем самым Франциска I возможности держаться в Италии. Едва французы покинули город, по всем улицам и площадям его громко зазвучало гордое имя Дориа, и старый политик не обманул ожиданий своих соотечественников. Он вручил бразды правления аристократии и заявил, что сам не примет ни одного решения без одобрения представителей остальных генуэзских родов. Укрепив власть грандов и убедившись, что положение дел в республике вполне благополучно, он думал лишь о сладостном покое и отдыхе, а его сограждане на свой счет возвели в честь него статую с такой надписью: «Отцу отечества и восстановителю свободы».

Некоторые думали, что под своей скромностью и умеренностью Андреа Дориа скрывает обширные планы и всего лишь ожидает удобного случая, чтобы их осуществить. Конечно, его старость отчасти смягчала эти опасения, если бы не Джаннеттино Дориа, племянник адмирала, усыновленный им впоследствии. Этот представитель рода Дориа был тщеславен, бесстыден, надменен без меры. Вбив себе в голову, что он непременно должен иметь все посты и должности своего приемного отца, он даже и не скрывал, насколько не нравится ему равенство, которое в это время воцарилось между гражданами Генуэзской республики. Необыкновенная слава и знатность его семьи, чрезмерная заносчивость представителей рода Дориа, в особенности Джаннеттино, их бьющая в глаза роскошь и богатство, не могли не вызвать зависти среди представителей менее знатных, но не менее достойных родов и толкнуть их на организацию заговора, одинаково трагического как для того, кто его своим поведением вызвал, так и для того, кто стал его инициатором.

Джованни Лодовико Фиески граф ди Лаванья[192], представитель одной из самых древних и знаменитых семей Генуи[193], взирал с глубокой скорбью на рабство своей родины. Этот молодой синьор был горяч, честолюбив, предприимчив, отважен, страстно мечтал о славе и был вполне способен задумывать и осуществлять самые великие проекты. Но к этим качествам, которые одни уже вполне способны сформировать героя, присоединялись и такие, которые вызывали искреннее восхищение граждан республики — честность, обходительность, незлобивость, открытость и искренняя веселость. Расточительно щедрый, он держал стол всегда накрытым для любого нежданного гостя, предупреждал желания любого из своих друзей и умел завоевать расположение народа щедрыми подарками, а дружбу богатых — своей любезной обходительностью. Больше всех других пороков ненавидел он спесь, честно держал слово, выполняя любое обещание. Но что в особенности подчеркивало эти прекрасные качества, так это его внешность, необыкновенная, величественно-благородная, ясно отражающая и знатность происхождения, и внутренние достоинства души.

Так как этот молодой синьор[194] даже надеяться не мог на какой-нибудь достойный пост в Республике, пока Дориа держали в своих руках всю полноту власти, он решил сокрушить могущество последних. Надо признать, что такие мысли внушали ему многие люди, надеявшиеся и для себя найти выгоду в гражданской войне, — в первую очередь французы, делавшие Фиески недвусмысленные предложения и обещавшие немалые деньги; во вторых, папа Павел III, ненавидевший Андреа Дориа лютой ненавистью за то, что тот всемерно помогал усилению влияния императора Карла V в Италии в ущерб римскому трону. Молодой генуэзец, проездом побывав в Риме, встречался и вел беседы с кардиналом Агостино Тривульцио