Великие заговоры - [111]

Бандини, зажав в руке кинжал, с которого стекала кровь, с дикой отвагой и яростью в очах, пробился сквозь толпу и скрылся, — никто не осмелился его остановить. Он сразу выехал из Флоренции и сначала направился в Венецию, потом в Турцию.

Франческо, хотя и раненный, тоже проложил себе дорогу с мечом в руках и, призывая народ к восстанию, попытался сесть на коня. Однако нанесенная собственной рукой рана не позволила ему это сделать. Друзья отнесли его в дом и уложили в постель. Именно в ней он дожидался окончания действия, к которому должны были привести усилия Якопо де Пацци и графа ди Монтесекко, со своими сторонниками и небольшими отрядами солдат стремящиеся захватить город и поднять жителей Флоренции на борьбу. Однако вскоре стало ясно, что это им не удалось.

В то время как в кафедральном соборе разворачивалась столь ужасная трагедия, Сальвиати, архиепископ города Пизы, которому остальные заговорщики поручили захватить дворец правительства, взяв с собою трех верных сообщников, в окружении сотни вооруженных перуджийцев[187], направился в Палаццо Пубблико под предлогом сообщения тамошним магистратам какого-то важного дела. Чезаре Петруччи, в это время гонфалоньер Республики, велел ввести Сальвиати и двух-трех его людей в зал совета. Некоторые из заговорщиков и перуджийцы остались в просторном приемном покое и совершенно неожиданно для себя были там заперты.

Архиепископ хотел говорить о своем мнимом деле, как вдруг то ли по природной робости, то ли неожиданно представив себе всю дерзость задуманного предприятия, смешался и начал путаться, задыхаясь от волнения, так что, почувствовавший недоброе гонфалоньер, стремительно встав со своего кресла, вышел из зала, и громко крича: «К оружию!» — велел охране арестовать толпящихся в приемном покое заговорщиков, уже догадавшихся о своей участи. Затем, получив известия о случившемся в соборе, он вернулся со своими людьми в зал, велел схватить сопровождавших Сальвиати людей и выбросить их из окон дворца, а самого архиепископа без суда и следствия повесить здесь же, под потолком зала флорентийского совета.

Однако не все шло так гладко, как рассчитывал гонфалоньер: перуджийцы, запертые внизу, не собирались складывать оружия, напротив, они выломали двери и овладели всем первым этажом дворца (Palazzo dei communi), осадив правительство, запертое и забаррикадировавшееся на втором этаже. Тем временем Якопо де Пацци и граф Монтесекко продолжали носиться по улицам во главе сотни-другой солдат, призывая к свободе народ, который и не думал отвечать на их призывы: тогда Якопо, отчаявшись поднять хоть какое-нибудь восстание и боясь быть захваченным врасплох и уничтоженным превосходящими силами противника, оставил свои тщетные попытки, пустил лошадь галопом в сторону городских ворот и спасся бегством в сторону Романьи. Монтесекко, и не думавший бежать, вскоре был арестован.

Флоренция сотрясалась от гула и криков одобрения и похвал, возносимых в честь рода Медичи, на головы врагов семейства сыпались неисчислимые проклятия.

С триумфом Лоренцо был отнесен к себе во дворец, в то время как по улицам города волокли окровавленные трупы заговорщиков, воздев их головы па пики и мечи. Дома всех без исключения представителей рода Пацци были осаждены, взяты штурмом, разграблены и сравнены с землей с невероятной быстротой. Франческо под охраной солдат отвели во дворец Медичи. Оскорбления и крики толпы не могли заставить его измениться в лице. Он гордо и уверенно глядел на тех, кто его вел. Однако ярость и горькие сожаления иногда вырывали из его груди глухие вздохи, очень похожие на стоны. Подвергнув всем видам унижений и оскорблений, его повесили рядом с архиепископом пизанским, а впоследствии бросили тела на потеху толпе.

Граф Монтесекко был обезглавлен, но кардинал Джироламо Риарио избежал смерти лишь благодаря вмешательству папы и уважению к нему со стороны Лоренцо Медичи. Все Пацци были объявлены врагами отечества. Якопо, схваченный уже у подножия Альп, был привезен во Флоренцию и брошен в Арно. К смерти были приговорены некоторые из его родственников, не принимавшие никакого участия в заговоре и даже до самого рокового дня не знавшие о его существовании. Гульельмо де Пацци[188], зять Лоренцо Медичи, был изгнан из города. Бандини, бежавший в Турцию, не нашел там надежного убежища. Султан, велев привести его, спросил, христианин ли он. «Да, я христианин», — отвечал Бандини. «Веришь ли ты, — спросил государь мусульман, — что Бог твой пребывал над жертвенным алтарем, который ты осквернил?» «Верую», — отвечал Бандини. «Так неужели же, о негодяй, — воскликнул султан, — ты полагаешь, что я соглашусь принять среди своих подданных и пригреть у себя на груди человека, который предал в присутствии своего Бога того, кого за минуту до этого обнимал и называл своим лучшим другом? Я оскорблю небо, если спасу тебя от правосудия. Убирайся, несчастный. Достаточно того, что я живым допустил тебя к себе». Сказав это, султан велел выгнать флорентийца из дворца. Послы Лоренцо, прибывше специально за ним в Порту, прямо у ворот схватили его и отвезли на родину, заставив там заплатить за свое преступление.