Веди свой плуг над костями мертвых - [53]

Музыка стала еще громче и более лихой — заиграли «Соколов». Все, кто еще сидел, вскочили с мест, как ошпаренные, и бросились танцевать. Я не собиралась перекрикивать человека-оркестр.

Когда ее муж появился из толпы с какой-то красивой Цыганкой, его жена дернула меня за волчью лапу.

— Идем, покурим.

Она сказала это так, что стало совершенно неважно, курят здесь или нет. Поэтому я не возразила, хотя и бросила курить лет десять назад.

Мы пробрались сквозь толпу, которая толкалась и тянула нас танцевать. Подвыпившие грибники превратили все вокруг в дионисийскую оргию. Мы с облегчением стали на улице, в пятне света, который падал из окон клуба. Был мокрый июньский вечер, пахло жасмином. Как раз перестал идти теплый дождь, но небо не прояснилось. Казалось, что сейчас снова польет. Я вспомнила такие вечера из моего детства, и вдруг мне стало ужасно грустно. Я не была уверена, хочу разговаривать с этой встревоженной, растерянной женщиной. Она нервно закурила, глубоко затянулась и сказала:

— Не могу об этом не думать. Мертвые тела. Знаете, когда он возвращается с охоты, то швыряет на кухне четверть косули. Они обычно делят ее на четыре части. Темная кровь растекается по столу. Затем режет это на куски и кладет в морозилку. Проходя мимо холодильника, я всегда думаю, что там лежит разрубленное тело. — Она снова затянулась дымом сигареты. — Или подвешивает мертвых зайцев зимой на балконе, чтобы стали мягкими, и они висят там с открытыми глазами и засохшей кровью на носах. Знаю, знаю, это все нервы, я слишком впечатлительная, мне надо лечиться.

Женщина посмотрела на меня с внезапной надеждой, будто ждала моего возражения, а я подумала, что в этом мире еще остались нормальные люди. Но я даже не успела ответить, потому что она снова заговорила:

— Помню, когда я была маленькой, то слышала рассказы о Ночном Охотнике. Знаете?

Я отрицательно покачала головой.

— Это местная легенда, кажется, еще немецкая. Будто по ночам ходил Ночной Охотник, который охотился на плохих людей. Летал на черном аисте, сопровождаемый собаками. Все его боялись, на ночь закрывали двери на колодку. И вот какой-то местный парень, может, из Новой Руды или Клодзка, крикнул в трубу, чтобы Ночной Охотник подстрелил кого-нибудь для него. Несколько дней спустя парню в дом через дымоход упала четверть человеческого тела, и так происходило еще трижды, пока тело не сложили вместе и не похоронили. Охотник с тех пор не появлялся, а его собаки превратились в мох.

Я вздрогнула от холода, которым вдруг пахнуло из леса. Видение Собак, которые превращаются в мох, все стояло у меня перед глазами. Я захлопала ресницами.

— Причудливый рассказ, как плохой сон, правда? — Женщина закурила сигарету, и я заметила, что у нее дрожат руки.

Мне хотелось как-то ее успокоить, но я не знала, как. Я никогда в жизни не видела человека на грани нервного срыва, поэтому положила волчью лапу ей на плечо и легонько погладила.

— Вы хороший человек, — сказала я, а она посмотрела на меня глазами Марыси и вдруг заплакала. Всхлипывала тихонько, как девочка, только плечи вздрагивали. Долго это продолжалось, видимо, ей немало надо было выплакать. Мне пришлось стать свидетелем этого, оставаться с ней и смотреть. Кажется, она ничего другого и не ожидала. Я обняла ее, и мы стояли так вместе в освещенном из окна клуба пятне — ненастоящий Волк и хрупкая женщина. Мелькали тени танцоров.

— Поеду домой. Сил больше нет, — жалобно сказала она.

Из клуба доносился громкий топот. Опять танцевали под «Соколов», на этот раз в версии диско, видимо, они понравились всем больше, чем другие песни, поэтому до нас то и дело доносился: «Эй! Гей!». Как взрывы пушек. Я немного подумала.

— Поезжай, — решила я. То, что мы перешли на «ты», принесло мне облегчение. — Подожду твоего мужа и отвезу его. Я готова. Все равно жду соседа. Где именно вы живете?

Она назвала одну из тех улиц, которые были за Поворотом Воловьего Сердца. Я знала, где это.

— Ни о чем не беспокойся, — сказала я. — Набери воды в ванну и отдохни.

Она вытащила ключи из сумки и засомневалась:

— Иногда я думаю, что можно совсем не знать человека, с которым живешь столько лет, — она смотрела мне в глаза с таким ужасом, что я оцепенела, поняв, о чем она говорит.

— Нет, это не он. Это точно не он. Я точно знаю, — ответила я.

На этот раз она посмотрела на меня вопросительно. Я засомневалась, стоит ей вообще об этом говорить.

— Когда у меня были две Суки, они пристально следили, чтобы все делилось поровну, как положено — еда, ласки, привилегии. У Животных вообще очень сильно развито чувство справедливости. Помню их взгляд, когда я делала что-то не так, например, несправедливо отругала либо не сдержала слова. Тогда они смотрели с таким укором, словно не могли понять, как я могла нарушить священный закон. Я училась у них азам справедливости, — я замолчала на минуту, а потом добавила. — У нас есть мировоззрение, а у Животных — мироощущение, понимаешь?

Она закурила новую сигарету.

— И что с ними случилось?

— Их больше нет.

Я натянула волчью маску плотнее себе на лицо.

— У них были собственные игры, когда они обманывали друг друга для забавы. Стоило одной найти какую-то давно забытую кость, как другая, не зная, как ее забрать, делала вид, что по дороге едет авто, которое надо облаять. Тогда первая выпускала кость и неслась к дороге, не подозревая, что это ложная тревога.