Вечный жид - [9]
Да, так и живем, будьте любезны, можно сказать, только с закрытыми глазами и существую, чтобы личность оградить, ибо невозможно творчески мыслить, хотя гиппократу иванычу и устно, и письменно, неоднократно, о чем сообщаю и обращаю внимание, но безрезультатно, вот и мухи белые, забыл, как иначе называются, за окном полетели, а я все здесь, что считаю недопустимым, и, извиняюсь, тут что-нибудь такое добавить, мол, так и так, дорогие товарищи по призванию и науке, отлученный от любимой стези, на которой единственно как человек вынужден прозябать не известный общественности, хотя свои труды посылал вам неоднократно, о чем подтверждаю, по почте и через посыльного, и до и после, даже квитанции могу предъявить, ибо я их специально и заблаго-временно подшиваю и храню, ага, как жуки на булавке сидят, как будто, да, слово какое-то есть, ну-ну-ну, что-то голова сегодня не варит, слово даже забыл, так-так-так, как его, нет, будьте любезны, совсем жидомор до ручки довел, каждый день в масона вербует, только в мою сторону и глядит, хотя вид делает, что ни-ни, я головой чувствую, что фокусирует, это я сразу понял, на что неоднократно и намекал, посылая по инстанции, ага, вот опять смотрит, сейчас время-то и засеку, так, сколько сейчас, мы это быстро вычислим, я и формулу специальную намедни вывел, точно-точно, целый час сидел, но вывел, квадрат расстояния на интенсивность его мухоморского взгляда плюс корень кубический (так как здесь, обращаю внимание, всегда не проветрено и, значит, испарения) из неблагополучной атмосферы, я еще думал волоса как-то учитывать, ибо уже вторую неделю гиппократу иванычу говорю, что волоса мне мешают, сбрить бы хотел, чтобы лучше творческое пищеварение происходило и проветриванье мозгов, но он мне наотрез заявил, говорит, наголо не полагается, а я это для хитрости, ибо чувствую, что, если волос не будет, ему, жидомасону, и фокусировать труднее будет, так как взгляд по бритой поверхности скользит, и у меня голова варить будет лучше, а так, прошу это учесть, постепенно подкрадывается научное бессилие, ибо я не могу не отдавать всего себя, когда общественность, и тут что-нибудь такое хлесткое, мол, так и так, возьми глаза в руки, что делается-то, вместо того чтобы оградить изобретателя воздухопровода и причино-следствий, от которых все и пошло, все движение и так далее, от подозрительных типов, используют не по назначению, не та производительность, хотя я не отказываюсь, понимая, что посажен в осиное гнездо как свой человек, на что и накапливаю материал, но без связного постепенно выдыхаюсь, ибо нужна поддержка, предлагаю устроить тайник, ай-я-яй, нет, так нельзя, вон опять маятник проклятый на меня взглянул, а если он взглядом мысли мои читает, а я про тайник договариваюсь, он первый туда проберется, я как раз думал в туалете, чтоб внимание лишним заходом не привлекать, заказничек для газет вытиральных использовать, и мне предназначенное перехватит, ай-я-яй; я туда, а мне записка предназначенная уже в руках вражеских, то-то и раньше замечал, что он в гальюн чересчур часто бегает, а потом на меня эдак посматривает, мол, объегорил тебя и обхитрил, а теперь скажет, вот, пожалуйста, полюбуйтесь, какой тайник он устроил, и, заметьте, каждые полчаса туда и бегает, и все подумают, подумают и решат, что враг международный не он, как на самом деле, и по происхождению понятно, а я, а мухомор теперь и скажет, ага, попался, теперь работай на нас, давай свою информацию, ибо нет у тебя никаких товарищей академиков, а раз так, извини и подвинься, так и так, и тут же своей паутиной путать, ибо я-то знаю, к чему они подбираются, масоны эдакие, им все открытия давай, чтоб потом против прогресса неминуемо использовать, а я, если застуканный, то мне никто и не поверит, почему и прошу какую-нибудь весточку прислать, чтобы удостоверение личности было, мол, только он ко мне со своими предложениями, а я ему раз пропуск этот, где черным по белому, мол, не суйся не в свое дело, пока куда в другое место не забрали, так и так, ибо человек на спецзадании государственной важности при научном обеспечении, вот, а когда он рот откроет, тут бы мне аппаратурку какую-нибудь, чтоб записать, мол, ты говори-говори, а у меня все это записано, да-да, будьте любезны, и не крутись, а если что не так, то можно у нас и в рубашечку, что с рукавами, завязать, чтобы руки не распускал, ага, а то у них руки очень длинные теперь, до чего хочешь дотянутся, мне вот антонина, супружница моя, на прошлой неделе говорила, что сосед верхний, о котором сообщал, он еще с собачищей без намордника ходит, объявления везде вывесил, мол, меняться хочет, я антонине еще говорил, чтобы она объявление это потихоньку списала бы, чтоб документ был, ибо там шифр какой-нибудь обязательно есть, так как чего иначе меняться ему, если у него и так отдельная, когда мы со степановной-соседкой уже который год живем, хотя я на улучшение и подавал, ведь это и слепому ясно, как щиты с объявлениями использовать можно, например, пишет масон какой-нибудь, что продаю, мол, то-то, а покупаю это, а другой масон подходит и читает, с шифра переведя, что принесу порочащие материалы и последние научные данные тогда-то и туда-то, как пить дать, так и делают, уверен, я бы и щиты эти, предложение делаю, закрыл бы от греха, и антонине, когда приходила, сказал, чтоб она объявление-то списала, а она, вот я скажу гиппократу иванычу, что ты каким был, такой и остался, да, я говорю, ты же, извиняюсь, не разумеешь ничего, да, не твоего ума дело, ага, да, да, мне, может, за это и орден дадут, как за государственную важность, это понимать надо, я и говорю, что, что, я и не зарываюсь, не зарываюсь, это ты, извини за грубость, зарываешься, конечно, ага, не суй свой нос, да, да, потому что у меня нюх на эти дела есть, я давно заметил, это кому как по природе положено, вот-вот, тут дар иметь нужно, особый, я и говорю, другой, к примеру, тыщу раз мимо пройдет и ничего не заметит, а я сразу вижу, если что не так, будто во мне счетчик какой заложен, ага, детектор лжи называется, да, да, если б не мои обязанности, что на стезе научной, со мной в два счета всех шпионов выловить можно было, точно говорю, у меня даже в глазах меркнет, как их увижу, будьте любезны, по глазам и засекать можно, во-во, потому что чувствительность во мне особая присутствует, даже проверить можно, я и сам поначалу не подозревал, а вот когда сигналы первый раз принял, тогда и убедился, ага, как сейчас помню, лежу, а голова тоже как-то не в ту сторону вращается, и вдруг чувствую, пульс во мне как-то ходуном ходит, то есть, это чтоб вам понятно было, не в пульсе, конечно, суть, но по пульсу я тогда все и определил, будьте любезны, так как, если сигнала никакого нет, то и пульс тикает и тикает, как обычно, а как только сигнал в голове фокусируется, то и пульс сразу другой, а какой именно, это от сигнала зависит, я потом антонине рассказывал, она не верит, ну, это понятно, это понимать надо, ага, не по сеньке шапка, я и говорю, когда сигнал сильный придет, а когда нет, я вот на этом и теорию свою построил, во, потому что здесь гармония есть, и информация преобразуется, например, придет сигнал А, у меня в голове: а-а-а, придет Б - у меня: бе-е-е голосом таким, на мой похожим, а когда их различать научился, то и слова разные пошли, потому что чаще всего они поодиночке не приходят, точно-точно, чаще всего какая-нибудь такая штучка: а, бе, ве, де, гебе, геве, деге, беге, де, ге, ве, а, потому что гармония есть, будьте любезны, это какому-нибудь прохиндею так, набор букв, а я точно говорю, здесь сюжет есть, композиция зарыта, голоса поют, только это понимать надо, ага, я эту штучку все равно расшифрую, вот так, мне бы не мешал никто, а то, ай-я-яй, как же я так проглядел, жидомор опять смотрит, ай-я-яй, а вдруг он как раз фокусировал на меня, ну, дал я маху, ну все, теперь они скажут, ага, шифр сочиняешь, ага, сначала тайник в ящике в туалете сооружал, а теперь совсем распоясался, а сам между делом мою формулу и прикарманит, пошумит-пошумит, а когда я формулу расшифрую, он и скажет: это моя формула, потому что и теорию причино-следствия я придумал, и воздухопровод, а он, то есть я, только шифры подозрительные составлял, и все, и еще тайник, а больше ничего, так и облапошит, нет, надо отсюда ноги делать, точно говорю, надо отсюда выбираться, а то хана, во-во, гиппократ иваныч на меня что-то косо смотрит, я так и знал, что он мои послания перехватывать пытаться будет, потому что он у них связным поставлен, я сразу понял, нет, надо отсюда деру делать, а то и так почти целый день с закрытыми глазами лежу, ибо я это опытно поставил, когда с закрытыми глазами лежу, то и масон не смотрит, и фокусировать ему сложнее, но и мне тоже, будьте любезны, в темноте не просто существовать, нет, надо на свет общественности выбираться, ага, затихарюсь сначала, будто на поправку пошел, а когда выпустят, я им покажу масонство разное, ишь, масон-то опять смотрит, ну, лады, лады, ты у меня посмотришь, ага, мы еще посмотрим, кто кого, поглядим, а пока тихо полежу, будто и не понимаю ничего, вот так, у кого совесть чиста, бояться нечего, ага, выкусил, извиняюсь, вот и вербуй меня, когда я с закрытыми глазами лежу, и еще губами шевелит, вот так, так и полежу, ага.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Д.А. Пригов: "Из всей плеяды литераторов, стремительно объявившихся из неведомого андерграунда на всеообщее обозрение, Михаил Юрьевич Берг, пожалуй, самый добротный. Ему можно доверять… Будучи в этой плеяде практически единственым ленинградским прозаиком, он в бурях и натисках постмодернистских игр и эпатажей, которым он не чужд и сам, смог сохранить традиционные петербургские темы и культурные пристрастия, придающие его прозе выпуклость скульптуры и устойчивость монумента".
В этом романе Михаила Берга переосмыслены биографии знаменитых обэриутов Даниила Хармса и Александра Введенского. Роман давно включен во многие хрестоматии по современной русской литературе, но отдельным изданием выходит впервые.Ирина Скоропанова: «Сквозь вызывающие смех ошибки, нелепости, противоречия, самые невероятные утверждения, которыми пестрит «монография Ф. Эрскина», просвечивает трагедия — трагедия художника в трагическом мире».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман, первоначально названный «Последний роман», я написал в более чем смутную для меня эпоху начала 1990-х и тогда же опубликовал в журнале «Волга».Андрей Немзер: «Опусы такого сорта выполняют чрезвычайно полезную санитарную функцию: прочищают мозги и страхуют от, казалось бы, непобедимого снобизма. Обозреватель „Сегодня“ много лет бравировал своим скептическим отношением к одному из несомненных классиков XX века. Прочитав роман, опубликованный „в волжском журнале с синей волной на обложке“ (интертекстуальность! автометаописание! моделирование контекста! ура, ура! — закричали тут швамбраны все), обозреватель понял, сколь нелепо он выглядел».
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.