Вечер трудного дня - [4]
— Ну, и как вам, так сказать, удобства?
— Ни хуя себе! — удивленно отвечает мужик. /Пашка потом эту реплику смикшировал, но все равно…/
Жаль, отца Евгения тогда не пригласили. Толкнул бы после всего рождественскую проповедь. Для профилактики и смягчения нравов.
— Ладно, — говорю, — пойду я. Страждущие, жаждущие — сам понимаешь.
— Помнишь, у Фредди Меркури есть такая тема: сэйв ми, сэйв ми — спаси меня!..
— У Аллы Пугачевой, — говорю, — тоже есть.
— Ну, ты — конь!
— Холодно тут у тебя. Я бы на твоем месте побрился и повесил здесь портрет Малкова.
— Как будто от этого потеплеет.
— Нет, серьезно. Малков с Чиччолиной — художник и модель. Представляешь?
— Тебе, кстати, Ириша Сорока привет передает.
— Странные у тебя ассоциации.
— Божич, блин!
— Ладно, ладно. Кланяйся ей.
— Может, крутнуть "Что ж это со мной? Это… бабье началось лето"? — пропел Пашка.
— Ты бы нас, — говорю, — хоть познакомил, что ли. Студент-заочник…
Невероятно, но с Ирой мы ни разу не виделись. В этом заключалась неуловимая интрига. Я делал с Пашкой программы, она делала… Со мной получался какой-то капустник. Ей нравились музыкалки. Пашка называл ее "наша проникновенная ведущая". Объяснял красоту ее саунда чуть ли не степенью насморка. "Понимаешь, — говорил, — она вот так на кончик носа сдвинет очки…"
Иной раз я забегал в студию, и выяснялось, что она только-только ушла. Наконец однажды я услышал ее голос близко. На кассете. Она пела егоровскую песню, ту самую…
— Так включить? — повторил вопрос Пашка.
Вместо ответа я с порога помахал рукой. Не хватало мне еще заблудиться в собственной печали.
Ладно…
Время, тем не менее, шло и морщилось на стыках. Я исправно выдавал свои триста строк в номер. Дарил комплименты женщинам редакции. Ходил на встречи с избирателями. И бурно потел от мысли, что меня могут выбрать.
— Юра, ты хочешь съездить в Луганск? — спросила Марья Павловна.
Я подумал: да лишь бы здесь не торчать. И ответил:
— Хочу.
Задача была несложной: зайти в облполиграфиздат, назвать себя и ждать дальнейших указаний. Предполагалась работа с документами. Попахивало шпионскими страстями.
Поехал.
В автобусе пытался читать Пикуля. Я всегда беру его в дорогу. Во-первых, "Роман-газета"… Короче, меня сморило. Проснулся уже возле парка Первого мая. Весь помятый: привиделось, что вместе с Джигарханяном торгуем пластиковыми удочками. Где-то в Пензе /сплю, дьявол, и знаю: точно, в Пензе/, у шлагбаума.
При чем здесь, недоумеваю, шлагбаум? Да и Армен Борисович — тоже вроде…
Заведение, мне нужное, отыскал быстро. В тесной комнате, где столы заворачивались улиткой, а шкафы набухали справочной литературой, мне задали бестактный вопрос:
— Вы владеете украинским?
— Что значит — владеете?! Язык — не собственность!
— Вот вам предвыборные программы и биографии кандидатов. Нужно вычитать. Тут немного…
— А на русском — есть?
— Там все в двух экземплярах: на русском и украинском.
— А словарь — можно?
— Поражаюсь, кого присылают! — пожала плечами женщина. — Ваш город запорожцы основали, а вы языка не знаете. Нет словаря!
— Ладно, — говорю, — давайте, — приморили, думаю, этими запорожцами. — Сдавать когда?
— Ну, завтра, до обеда. Сможете?
Пока я соображал, смогу ли, она спросила:
— Вы уже где-нибудь остановились? Тогда идите в "Советскую". И запомните: вы от Герасимова, 16-50.
— Что это, 16-50, имя-отчество?
— Острить не обязательно — номер заказа.
Я поблагодарил.
— Если успеете, приносите сегодня! — крикнула женщина вдогонку.
Я дошел до гостиницы. В холле осмотрелся. Провинциальная попытка Гавайских островов: кресла, зеркала, пальмы, фикусы /а может, и не фикусы — хрен его знает/. Как потом оказалось, самое уютное место в этом сарае.
У стойки администратора я затормозил.
— Здравствуйте, — говорю. — Мне сказали, что стоит назвать цифры 16-50 и фамилию Герасимов — и ваш "сезам" откроется.
— Правильно сказали, — улыбнулась дежурная. — А вы хоть знаете, кто такой Герасимов?
— Понятия не имею.
Так я поселился.
Комната находилась на третьем этаже. С буфетом не совпадала, но дышала утомительно съедобными запахами. Коктейль из них вызывал приступы тошноты.
Я открыл форточку. Потянуло вполне зимней свежестью.
Поблекшие обои хранили верность зеленому цвету. На голубых батареях проступали белые пятна. Одно из них напоминало профиль писателя Горького. На тумбочке стоял пустой графин и два граненых стакана, темных, как легкие курильщика. Ненужными атрибутами — радио и телефон /мучнистая пыль лишала их подробностей/.
Враз стало холодно. Я поежился и форточку захлопнул.
Плюхнулся на кровать. Охо-хо…В коридоре — чьи-то шаги и кавказский акцент. В брюхе — студеный виноградный сок, в котором плавают кекс, кусок колбасы и плавленый сырок "Янтарь". Настроение — снять штаны и затянуть "разлуку".
Ладно, решил, откорректирую пару биографий…
Устроился за столом, раскинул веером бумаги. Наобум вытащил одну… Попался директор шахты из Антрацита. Судя по всему, мужик с судьбой и характером. Сам себя сделал. Теперь вот собрался сражаться во благо ближних. Я зевнул. В четырех словах исправил окончания. Кое-где пришлось менять местами абзацы, с одной строки на другую пересаживать запятые… Короче, вовсю шло развитие авангардного жанра — росписи по трупу. Желание спустить все это в унитаз постепенно оформилось в концепцию. Из номера пора было бежать. Ну его к черту! Вечером поработаю. День еще на эту муру тратить!
Мы не всегда ругаем то, что достойно поношения. А оскомина наших похвал порой бывает приторной. Мы забываем, что добро и зло отличает подчас только мера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это эссе может показаться резким, запальчивым, почти непристойным. Но оно — всего лишь реакция на проповедь опасных иллюзий — будто искусство можно судить по каким-то иным, кроме эстетических, законам. Нельзя. Любой иной суд — кастрация искусства. Оскопленное, оно становится бесплодным…
«В церкви она не отрываясь смотрела на Святого Духа и заметила, что он немножко похож на попугая. Сходство это показалось ей разительным на эпинальском образке Крещения. Это был живой портрет Лулу с его пурпурными крылышками и изумрудным тельцем… И когда Фелисите испускала последний вздох, ей казалось, что в разверстых небесах огромный попугай парит над ее головой».Не исключено, что вы усмехнетесь на это и скажете, что героиня «Простой души» Флобера — это нелепость и больные грезы. Да, возможно. Но в таком случае поиски гармонии и веры — внутри и вокруг себя — это тоже всего лишь нелепость и больные грезы.
«Без носа человек — черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин, — просто возьми, да и вышвырни в окошко!»(Н.В. Гоголь, «Нос») .
«Эпитафия часа» — это, пожалуй, не столько полемика с мистиком Гурджиевым, на которого автор ссылается, сколько попытка ответить самому себе — каким может быть твой последний час…
Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.
Пенелопа Фицджеральд – английская писательница, которую газета «Таймс» включила в число пятидесяти крупнейших писателей послевоенного периода. В 1979 году за роман «В открытом море» она была удостоена Букеровской премии, правда в победу свою она до последнего не верила. Но удача все-таки улыбнулась ей. «В открытом море» – история столкновения нескольких жизней таких разных людей. Ненны, увязшей в проблемах матери двух прекрасных дочерей; Мориса, настоящего мечтателя и искателя приключений; Юной Марты, очарованной Генрихом, богатым молодым человеком, перед которым открыт весь мир.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.
Рей и Елена встречаются в Нью-Йорке в трагическое утро. Она дочь рыбака из дельты Дуная, он неудачливый артист, который все еще надеется на успех. Она привозит пепел своей матери в Америку, он хочет достичь высот, на которые взбирался его дед. Две таинственные души соединяются, когда они доверяют друг другу рассказ о своем прошлом. Истории о двух семьях проведут читателя в волшебный мир Нью-Йорка с конца 1890-х через румынские болота середины XX века к настоящему. «Человек, который приносит счастье» — это полный трагедии и комедии роман, рисующий картину страшного и удивительного XX столетия.
Иногда сказка так тесно переплетается с жизнью, что в нее перестают верить. Между тем, сила темного обряда существует в мире до сих пор. С ней может справиться только та, в чьих руках свет надежды. Ее жизнь не похожа на сказку. Ее путь сложен и тернист. Но это путь к обретению свободы, счастья и любви.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.