Вдребезги - [31]

Он почти невесомый… Мой сын. И ужасно серьезный.

— Привет, приятель, — бормочу я, чувствуя, как за грудиной вновь начинает печь, будто кто-то насыпал раскаленных углей мне в глотку. Все те блоки и все контроли, которые я с таким трудом выстраивал, слетают, будто их и не было. А на поверхность вырывается бурлящая во мне ярость.

— Мама! — зовет Дамир, и его маленькая губка начинает дрожать. — Мама!

Мой сын совсем не знает меня. Он не знает меня и боится… Это тоже ее вина. Растягиваю онемевшие губы в улыбке:

— Все будет хорошо. Пойдем, я тебе что-то покажу…

— Мама!

Еще ни разу за всю свою жизнь я не чувствовал себя настолько беспомощным. Никогда. Толкаю дверь, тенью скольжу по коридору и выхожу на улицу. Мальчишка в руках начинает отчаянно брыкаться. С удивительной для такой крохи силой. Голубая шапочка слетает с его головы и падает в грязь. Быстро подбираю ее и шагаю дальше, не оборачиваясь. Кажется, если я остановлюсь, бушующий внутри огонь перекинется на мое тело.

Несколько секунд спустя за спиной хлопает дверь.

— Ты его пугаешь! — рычит Олеся, догоняя нас. Забегает вперед и упирается мне в грудь обеими ладонями в нелепой попытке меня остановить. Я же полностью их игнорирую и шагаю дальше.

— Мама! — плачет Дамир.

— Все хорошо, сынок. Это просто приключение. Хочешь, дядя… дядя Тимур покатает тебя, как лошадка?

Дядя Тимур. Дядя Тимур, будь оно все проклято. Перед глазами растекается алый, и, клянусь, лучше бы она заткнулась. Потому что искушение загнать ей в глотку это проклятое «дядя» становится невыносимым.

— Как лошадка? — Дамир перестает плакать и заинтересованно приоткрывает рот. Олеся отчаянно трясет головой и переводит на меня полный мольбы взгляд:

— Ты можешь посадить его на плечи? Дамир любил кататься на плечах у отца.

— Его… отец… я.

Слава богу, что мои руки заняты сыном. Слава богу! Не знаю, что бы с ней сделал, будь они свободны. Дышу медленно. Вдох. Выдох. Еще раз улыбаюсь Дамиру, который, конечно же, ни черта не понимает из нашего разговора. И усаживаю его на плечи. Две ножки в синих ботиночках опускаются мне на грудь. Маленькие ручки обхватывают щеки. О том, какие ощущения во мне вызывает все это — лучше не думать. Потому что я не справляюсь. Я, мать его, не справляюсь с этим дерьмом. Поэтому, не зная, как с собой совладать, просто прибавляю шагу, так что Олесе вообще приходится за мной бежать. Некоторое время идем молча. А потом откуда-то сверху на меня обрушивается странный звук. Я прислушиваюсь и понимаю, что это Дамир смеется.

— Я первый! Не догонишь… — дразнит он мать, принимая за игру все происходящее. В этот самый момент мой раскачивающийся во все стороны мир замирает. И обрушивается прямо на мою голову, придавливая к земле тяжелыми бетонными плитами. Не нужно никаких генетических тестов, чтобы узнать себя в этом маленьком мальчишке. В детстве я тоже обожал соревноваться с братом. «Я первый…» — первые слова, которые я произнес.

Останавливаюсь. Осторожно снимаю Дамира с плеч и, задержав на уровне глаз, принимаюсь внимательно его разглядывать. Но спустившаяся на горы ночь не союзник мне в этой затее. Я и вперед-то иду на голых инстинктах…

— Значит, ты любишь соперничать?

Мой голос звучит непривычно глухо. Будто надтреснуто. Дамир игнорирует мой вопрос и опять начинает извиваться всем телом в безрезультатной попытке высвободиться.

— Дай ему к тебе привыкнуть, — шепчет Олеся, укладывая свою ладонь поверх моего напряжённого бицепса. Идиотка. Похоже, она вообще не имеет понятия, что происходит. Это же все равно, что совать голову в пасть голодному льву. Резким движением плеча сбрасываю ее руку и, вновь усадив сына на плечи, шагаю дальше. И, кажется, до Олеси что-то доходит. Потому что дальше она идет, не проронив ни звука. Боится? И правильно делает! Говоря откровенно, вся эта ночная вылазка затеяна лишь для того, чтобы подогреть ее страх. В ней не было абсолютно никакой необходимости. После всей той информации, что я нарыл на Авдалова, он бы сам передал мне Олесю с рук на руки, если бы я того пожелал. Но зачем ей об этом знать? Пусть боится. Пусть страх жрет ее изнутри, как голодный пес кость.

За спиной раздается тихий вскрик. Я оборачиваюсь, но не сбавляю шага. Еще пара минут, и мы доходим до места, где я спрятал машину. Запрокидываю голову к небу. Красивому. Высокому. Звёздному. С яркой, усыпанной бриллиантовой крошкой лентой Млечного пути, протянувшейся между горных хребтов.

— Садись! — командую, не отрывая взгляда от звезд и не торопясь снимать с плеч сына. За спиной что-то шуршит. Потом раздается звук открывающейся двери, следом — едва слышный хлопок, с которым она закрывается. — Ну, что, сынок? Прокатимся? Хочешь покататься?

— Я хочу к маме.

Это я мог предположить. Поэтому и позволил Олесе присоединиться к нам, вместо того чтобы поддаться искушению и оставить её Авдалову. Видит Бог, за то, что она здесь — ей следует благодарить сына. Осторожно спускаю его с плеч, открываю дверь и усаживаю Дамира в специально купленное для него автокресло. Пристегиваю ремень и, обойдя машину, сажусь за руль.

— Спасибо тебе, — доносится в спину. Отрываюсь от дороги и встречаюсь с Олесиным внимательным взглядом в зеркале заднего вида. Дамир спит, свесив голову на бок. Его быстро укачало на сплошь покрытой колдобинами и рытвинами узкой горной дороге.