Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [43]

Полемика была непродолжительной. Бухарин тоже признал свои суждения ошибочными. В официальной советской историографии очередная победа генсека терминологически обозначена как разгром «правой оппозиции».

Сталин после этой победы инспирировал очередную кампанию борьбы с «левой оппозицией». Не менее масштабную, чем прежние. Антисемитская карта была опять разыграна. В январе 1929 года окончательно дискредитированный Троцкий выслан из СССР. Можно сказать, ему тогда повезло. Десятки тысяч его сторонников без суда были сосланы в отдаленные районы страны. У Сталина больше не осталось сколько-нибудь влиятельных конкурентов. И опять началась кампания борьбы с бытовым антисемитизмом, нараставшим лавинообразно, что и фиксировалось сводками ОГПУ.

Новую пропагандистскую кампанию многие советские интеллектуалы воспринимали с надеждой. Подразумевалось, что рост антисемитизма обусловлен издержками борьбы партийного большинства с оппозиционерами.

Вряд ли нужно доказывать, что Гроссман был знаком с повестями Тарасова-Родионова и Малашкина, а также мнениями рецензентов. Журналы читал регулярно, изменение политической ситуации не мог не заметить.

Очередная пропагандистская кампания, маскировавшая предыдущую, антисемитскую, была особенно масштабна. Соответствующие материалы печатались в периодике по всему СССР. Характерный пример – карикатура Я. М. Бельского «Юдофил», опубликованная харьковским сатирическим журналом «Червоний перець» в январском номере 1929 года[98].

Журнал – приложение к газете «Коммунист», ее выпускал ЦК Союза профсоюзов УССР. Карикатуристом изображен кабинет некоего директора, сидящего за письменным столом, на котором телефонный аппарат – общеизвестный тогда символ начальственного статуса. К начальнику склонился подобострастный секретарь, фиксирующий в блокноте последнее распоряжение: «Напишите куда следует, что у нас антисемитизма нет, ибо по моему приказу все евреи еще два месяца тому назад уволены с предприятия».

До начала пропагандистской кампании цензоры сочли бы крамольной такую карикатуру. А в январе 1929 года шутка Бельского оказалась вполне уместной.

Готовя к печати очерк «Бердичев не в шутку, а всерьез», Гроссман вовсе не забывал о цензуре. Наоборот, был к ней очень внимателен, почему и сумел использовать новую цензурную ситуацию в своих интересах. Он хотел публично выступить против антисемитизма и нашел способ. Кстати, Ильф и Петров подвели несколько позже итоги той же самой пропагандистской кампании.

Мнимый парадокс

Очерк в «Огоньке» – первое обращение Гроссмана к «еврейской теме». Допустимость и даже уместность на исходе 1920-х годов обусловлены спецификой актуального тогда политического контекста.

Полвека спустя этот контекст утратил актуальность. Государственный антисемитизм в СССР предсказуемо ассоциировался с гораздо более масштабными и откровенными пропагандистскими кампаниями. Можно сказать, всемирно известными. Эмблематизирует их введенный секретарем ЦК партии А. А. Ждановым в 1948 году термин «безродные космополиты»[99].

Как известно, термин «космополит», т. е. гражданин мира, был в досоветскую эпоху вполне нейтральным. А позже негативно окрашенным постольку стал, поскольку советская пропаганда изначально противопоставляла «социалистическому государству» – все прочие. Как заведомо враждебные, готовящие интервенцию.

Жданов лишь подвел итоги пропагандистским кампаниям прежних лет. Выступая на посвященном вопросам культуры совещании в ЦК партии, он противопоставил «безродных космополитов» – патриотам. Изначально русским, затем и советским. Прагматика такого противопоставления с необходимостью подразумевала культурную изоляцию «социалистического государства». И конечно, борьбу с его идейными противниками, выражающими интересы враждебного «западного окружения».

Инспирированная Сталиным речь Жданова обозначила начало очередной антисемитской кампании. Не в печати, а на административном уровне постулировалось, что национального государства у евреев давным-давно нет, значит, патриотизм им традиционно чужд, присуще враждебное отношение ко всему русскому и, конечно, советскому. А на уровне публикаций тенденция проявлялась в том, что обычно «космополитами» оказывались именно граждане с еврейскими фамилиями[100].

Но советские пропагандисты все еще обходились намеками и полунамеками. Откровенно антисемитских инвектив не было в печати до 13 февраля 1953 года, когда «Правда» опубликовала сообщение ТАСС – «Арест группы врачей-вредителей»[101].

Речь шла об аресте сотрудников правительственных медицинских учреждений. В обязанности арестованных входило лечение представителей высшего партийного и государственного руководства. Кроме тассовского сообщения в газете публиковалась и передовая статья – под заголовком «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей»[102].

Создан был кошмарный образ врача-оборотня, умерщвлявшего доверчивых беззащитных пациентов. Разумеется, в статье объяснялось, что медиков подкупили американские разведывательные организации. Но в качестве главного мотива указывалась даже не алчность, а этнически обусловленная ненависть: убийцы – «растленные еврейские буржуазные националисты».