Варяги и Русь - [212]

— Лжешь, негодяй!.. Неправду молвишь… Я призывал знахарок, и они сказали: у обеих сыновья.

— Нет, великий государь, — отвечал Свенельд, — хоть сам проведай и узнай… У Малуши — сын, а у Миловзоры — ничего.

— Опять ничего! — воскликнул князь и, встав от пира, пошел в терема, где были жены. Оттуда вернулся он мрачнее тучи и повелел Миловзору, внучку Олафа, отправить в Предиславино для черных работ. Меж тем и у Олафа были друзья, которые, желая отомстить князю, передали ему плод его дочери, как только она создала на свет ребенка, а тот отдал его на воспитание своему другу Якуну.

— Ведь и я питомец Якуна! — сказал Руслав.

— Да, Руславушка, ты-то вот и есть один из живых сыновей Миловзоры, а следовательно, княжеский сын, такой же, как и твой повелитель Владимир, и ты мог бы быть великим князем Киева, да, вишь, Олаф сам виноват в том, что ты не князь… Но теперь дело это можно еще поправить… Ты не должен быть его рабом, потому что он сам сын рабыни… и стоит тебе лишь захотеть, как ты будешь великим князем киевским.

— Но скажи мне, старик, жива ли моя мать?

— Да, она жива, но о ней молвить я не стану… Она была твоей матерью только тогда, когда создала тебя на свет и более рука ее не коснется твоих кудрей, не приласкает она молодца и не прижмет к своей груди, — с грустью сказал старик.

— Если она жива, то я хочу видеть ее и назвать своей матерью, — сказал Руслав.

— Но она не назовет тебя своим сыном, потому что…

Он не досказал.

— Почему, почему? — воскликнул витязь.

— Потому что она безумна.

— Пусть она будет сто крат безумна, но я хочу видеть ее, хочу взглянуть на ту, которая дала мне жизнь, и ты должен сказать мне, где она, иначе… — Он вынул свой меч из ножен.

— Успокойся, Руслав, — сказал старик, — и убери свой меч, он пригодится тебе для другого дела… Скоро ты сам узнаешь ее, а быть может, уже знаешь, но я еще не все сказал…

Руслав воткнул свой меч в землю подле себя.

— Эх, юность золотая, да ум-то медный, — продолжал хладнокровно старик. — Лучше выслушай до конца.

Молодой витязь, сознавая свою запальчивость, угрюмо опустил голову.

— Спустя десятка полтора лет после твоего рождения на Руси начали княжить три брата: два родных, а третий сводный: то были Олег, Ярополк и Владимир, и когда родные братья передрались между собою и Ярополк убил Олега, остались только двое, Ярополк и Владимир. Тогда подумал Олаф, что настал черед быть князем и его внуку. Вернувшись из-за моря, куда он бежал в злополучный день измены Кури, он поступил в дружину Ярополка и, втершись в доверие к князю, стал его советником. Когда же последний был убит, он снова бежал за море собирать войска для своего внука, которого хочет посадить на киевский стол вместо Владимира и этим отомстить на детях Святослава за внучку, которую оплакивает и теперь. Он сам был виновен в смерти Ярополка и содействовал его убиению и, когда достиг своей цели, поклялся богами возвести тебя в князья.

— Да ведь убийству Ярополка содействовал Блуд…

— Он же Олаф… Так прозвали его заднепровцы.

— Да разве Олаф пользуется такою известностью и силой, что его послушают и пойдут за ним мстить лучшему из князей, Владимиру?

— Да, он очень известен, и еще более сделался известным, когда служил у Ярополка: он ходил с ним в Полоцк и на Новгород, где перезнакомился с варягами и нашел сочувствие между ними. Теперь он пошел к ним, потому что они злы на Владимира, что тот не сдержал своего слова и не отдал им Киева на добычу, и скоро, быть может, сегодня или завтра, он придет во главе нескольких тысяч витязей, поразит Владимира и возведет на стол своего внука Руслава.

— Никогда этому не бывать! — воскликнул витязь, вскакивая и хватаясь за меч. — Я предупрежу своего господина об угрожающей ему опасности.

— Не торопись, не торопись, — сказал старик. — Тише едешь, дальше будешь… Предупредив его, ты сам можешь погибнуть лютой смертью.

— Пусть лучше я погибну, но не допущу умереть из-за меня моего князя и повелителя.

— Не добре молвишь, Руслав. Не может быть повелителем тот, кто сам был рабом, и только глупая чернь киевская признала его своим господином… К тому же это куплено им смертию своего брата… Напротив, ты должен содействовать его унижению, если хочешь сам быть возвеличен.

— Я не желаю быть возвеличенным и пусть буду тем, чем я был и есть до настоящего времени.

— Вот именно, ты должен быть тем, чем есть на самом деле; не отроком княжеским, а великим князем киевским, как потомок великого и непобедимого мужа Олафа, проливавшего свою кровь за князя киевского Святослава, который в благодарность за это надругался над его внучкой и сделал из своей жены — черную работницу. Ты должен отмстить за свою мать на крови и плоти того, кто из рабынича вышел благодаря слепому року в князья… Ты должен поднять на него свою руку и силой овладеть его княжеским венцом.

— Мне быть великим князем киевским?.. Поразить его из мести за свою мать, которую хоть люблю, но не знаю, пойти против своего государя!.. Да в своем ли уме ты молвишь все это, старик!..

— Я в своем уме и исполняю приказание господина Олафа, которому я предан, говорю дело и не играю в прятки; устарел для этого: а ты должен повиноваться, иначе — горе тебе… Довольно держать стремя сыну ключницы Малуши, когда он садится на своего скакуна: пусть он подержит тебе и тогда это будет справедливо.