Вам доверяются люди - [109]

Шрифт
Интервал

Степняк вошел в кабинет ответственного товарища, куда был вызван, с этой мыслью: «Не оглядываться!»

А не оглядываться было очень трудно.

Огромный, как зал, и оттого казавшийся почти пустым кабинет был начинен холодом — именно такое ощущение поразило Степняка, когда точно в назначенный час перед ним открылись двустворчатые тяжелые двери этого кабинета. Нет, его не заставили ждать ни минуты. Его вежливо спросили, правда, издали, правда, не протянув руки:

— Товарищ Степняк? Проходите. Садитесь.

Он шел по кабинету, от двери к столу, массивному, солидному, такому, какой и должен был стоять в этом помещении; он шел и видел те немногие обязательные предметы, в отменном порядке расположенные на столе так, как надлежало им быть расположенными; шел под испытующими, холодными взглядами трех пар глаз.

В кабинете, кроме его хозяина, находились оба контролера, которые больше десяти дней ежедневно являлись в больницу и у которых не нашлось ни желания, ни времени, ни простого любопытства, чтобы заглянуть в палаты, в операционные, в рентгеновские кабинеты, в кабинеты физиотерапии — куда-нибудь, где каждоминутно совершалось чудо возрождения человеческой жизни. Они, эти контролеры, занимались проверкой финансовой и хозяйственной деятельности больницы. И, строго сверяясь со сметой, записывали: «Приобретен аппарат для газового наркоза стоимостью… сметой не предусмотрен», «Имеется стенографистка с окладом… штатным расписанием не предусмотрена», «Имеются два электрика… штатным расписанием предусмотрен один…» И так строка за строкой, страница за страницей. Но ни слова о том, зачем приобретен аппарат для газового наркоза, как он действует, что дает тем людям, которые доверяют больнице самое драгоценное — свою жизнь. И тем, которые спасают, восстанавливают, возвращают истерзанному болью человеку эту единственную, неповторимую жизнь.

Нет, не задавали себе такого вопроса два человека, укоризненно и холодно глядевшие теперь на Степняка, шедшего по сверкающему, как лед, паркету. Ибо задай они себе хоть раз этот вопрос, пожелай они хоть краем глаза увидеть, как действует преступный аппарат и чем занят второй, не предусмотренный штатным расписанием электрик, не могли бы глядеть они на Степняка такими недовольно-равнодушными глазами.

В этих глазах, в глазах ответственного товарища, перед которым лежал точный и лишенный живого дыхания акт.

Степняк прочитал уже продуманный, уже вынесенный приговор не просто себе (он почему-то не думал о том, как сложится его собственная жизнь завтра, даже сегодня, даже через час или через десять минут), — нет, приговор всему тому, что было, по его мнению, целью и существом огромного дела медицины. Приговор поискам, приговор дерзанию, приговор неустанному стремлению бороться за жизнь людей, двигаться вперед, не останавливаясь ни на минуту, и действовать, действовать, не оглядываясь на чиновничий холеный пальчик с сиреневым лаком на кругло отточенном ногте… Не оглядываясь!

Позже Степняк не мог вспомнить первые минуты разговора, первые вопросы ответственного товарища и свои с трудом выдавленные ответы. Только когда хозяин кабинета (контролеры так и не произнесли ни одного слова за весь этот знаменательный час) спросил, есть ли у Степняка конкретные возражения по какому-нибудь из пунктов акта, он словно встряхнулся, и тот внутренний монолог, который он безмолвно начал, едва переступив порог кабинета, вдруг зазвучал громко, пожалуй даже слишком громко для этих привыкших к вежливой сдержанности стен.

— …доверяют сотни человеческих жизней, доверяют материальные ценности на миллионы рублей, — услышал он собственный возмущенный голос, — и в то же время не доверяют самому определить такой простой вопрос: что нужнее сегодня больнице — аппарат для газового наркоза или запас халатов, простыней, наволочек и кальсонов… Да, я купил этот непредусмотренный аппарат за деньги, ассигнованные по смете на подштанники. А больница новая, подштанники еще не износились, и нечего мне у себя устраивать склад мягкого инвентаря, когда люди гибнут из-за отсутствия такого аппарата… Кстати, я и доставал его не слишком законно. Ваши контролеры этого не отметили. Или способы раздобывания их не касаются?..

Степняк, подавшись вперед, глядел в лицо слушавшего его человека.

— …Они еще прозевали другие нарушения. Заметили, что держу двух электриков, когда по штату полагается один, и не заметили столяра, который значится санитаркой… Если б спросили меня самого, я бы сразу сказал. Но меня почему-то не спрашивали. Повариху вызывали, истопников, сестер, а главврача не вызывали! Значит, уже пришли к нам уверенные, что главврач не то ворюга, не то… Впрочем, это не важно, гораздо важнее, что за бумажками — дела не разглядели. Поинтересовались бы: зачем понадобился второй электрик? Поинтересовались бы: какой техникой оснащена современная больница? — Степняку показалось, что лицо ответственного товарища вдруг выразило явную заинтересованность, и он продолжал, загибая пальцы: — Аммиачно-холодильная установка — раз. Кислородная станция — два. В кухне, в дезинфекционной камере, в механической прачечной, в физиотерапии больше сорока действующих электромоторов — три. Работа круглосуточная, как вы понимаете. Может справиться один электрик? А в штатном расписании — один. Что же, операции по ночам не делать?


Еще от автора Вильям Ефимович Гиллер
Во имя жизни (Из записок военного врача)

Действие в книге Вильяма Ефимовича Гиллера происходит во время Великой Отечественной войны. В основе повествования — личные воспоминания автора.


Два долгих дня

Вильям Гиллер (1909—1981), бывший военный врач Советской Армии, автор нескольких произведений о событиях Великой Отечественной войны, рассказывает в этой книге о двух днях работы прифронтового госпиталя в начале 1943 года. Это правдивый рассказ о том тяжелом, самоотверженном, сопряженном со смертельным риском труде, который лег на плечи наших врачей, медицинских сестер, санитаров, спасавших жизнь и возвращавших в строй раненых советских воинов. Среди персонажей повести — раненые немецкие пленные, брошенные фашистами при отступлении.


Тихий тиран

Новый роман Вильяма Гиллера «Тихий тиран» — о напряженном труде советских хирургов, работающих в одном научно-исследовательском институте. В центре внимания писателя — судьба людей, непримиримость врачей ко всему тому, что противоречит принципам коммунистической морали.


Пока дышу...

Действие романа развертывается в наши дни в одной из больших клиник. Герои книги — врачи. В основе сюжета — глубокий внутренний конфликт между профессором Кулагиным и ординатором Гороховым, которые по-разному понимают свое жизненное назначение, противоборствуют в своей научно-врачебной деятельности. Роман написан с глубокой заинтересованностью в судьбах больных, ждущих от медицины исцеления, и в судьбах врачей, многие из которых самоотверженно сражаются за жизнь человека.


Рекомендуем почитать
Происшествие в Боганире

Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».