Валтасаров пир. Лабиринт - [39]
Когда Хаза вылез из-под тахты, Дубенского след простыл, а на полу лежал обыкновенный невинный пугач. Действительно нелепость! Хаза поднял пугач и выбросил в окно на мостовую с пятого этажа. Но легче от этого не стало. Пугач был последней каплей, и уничтоженный Хаза протянул руку к бутылке. Выпил стопку, и тут на глаза ему попалась ваза куда вместительней, — несколько дней назад Анджей поставил в нее сирень. Цветы еще не завяли. Но Хазе было не до них, он выплеснул содержимое прямо на пол и, наполнив сосуд до краев, выпил залпом.
— Погоди, я еще укорочу ее, твою жизнь, какая бы она долгая ни была, — прохрипел он злобно.
Напевая мелодию, под которую танцевала улыбавшаяся ему девушка, Анджей вошел в квартиру и увидел пьяного Хазу без куртки, перевернутую тахту и в комнате страшный кавардак. Но, зная повадки своего приятеля, Анджей не придал этому особого значения.
— Что здесь такое? Оргии устраиваешь? — брезгливо спросил он.
— Не твоего ума дело! — огрызнулся Хаза.
Они молча привели комнату в порядок, и Анджей не спрашивал больше ни о чем. А когда пили чай, рассказал о концерте и заметил как бы между прочим, что будет подыскивать себе работу.
— На картине можно поставить крест. Надо заняться чем-нибудь, а то и свихнуться недолго.
Хаза слушал с безучастным видом. А когда Анджей попросил взаймы — сумму на этот раз солидную, отозвался со сдавленным саркастическим смехом:
— Ничего себе, подходящий выбрал момент! — и все твердил, захлебываясь от смеха: — Ничего себе, момент подходящий!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Проснувшись утром, Анджей нашел на полу возле себя записку.
«Я проигрался вчера в пух и прах, — писал Хаза, — поэтому и был не в своей тарелке. Придется теперь продать один грузовик. А это скоро не делается. Поэтому, если деньги нужны тебе срочно, послушайся моего совета, хотя, по-твоему, может, смешного. Сходи к дядюшке Конраду. Он — чудак, но денег тебе даст».
Анджей пожал плечами; совет был не смешон, а глуп. О дядюшке и его недоброжелательном, даже враждебном отношении к тем, с кем он был связан до войны, он достаточно наслушался и не имел ни малейшего желания безо всякой надежды на успех идти к нему и нарываться на неприятность. Оба прошлых свидания тоже не настраивали оптимистически. Однако, одеваясь, он еще раз пробежал глазами записку и за завтраком тоже. А перед уходом полез в карман, вытащил какую-то мелочь, — но это разве деньги… И решил попытать счастья.
— Значит, если я правильно понял, на Кензеля ты решил махнуть рукой? — спросил дядя, выслушав его просьбу. А когда Анджей передал ему рассказ доцента Нацевича, решительно сказал: — Бред! Вранье или ошибка! — и, сдвинув на лоб повязку, потер зияющую пустотой глазницу. К просьбе Анджея он отнесся благосклонно. — Могу дать тебе двадцать долларов золотом. Но не в долг, а подарить — давай называть вещи своими именами. Из чего ты будешь их отдавать?
Анджей почувствовал, что должен подробнее посвятить дядю в свои планы. И заговорил о том, что хотел бы устроиться на работу где-нибудь под Варшавой, но старший Уриашевич перебил:
— Под Варшавой или не под Варшавой, это меня не касается. Осталось вот у меня немного долларов после оккупации — они к твоим услугам. Какие у нас насчет этого строгости, тебе известно. Торговля валютой запрещена, и заниматься подобными махинациями я не намерен, а ты поступай как знаешь: обменяй или отложи на случай отъезда.
Опять про этот отъезд! Но Уриашевич не дал племяннику даже вставить слово.
— Ни на службе, ни дома я валюты не держу. Слишком много народу крутится. Завтра я занят. Так что принести тебе обещанную сумму смогу послезавтра. В пять приходи…
Он задумался. В кафе он не бывал и поэтому сразу согласился встретиться в первом же, предложенном Анджеем месте.
У бабушки Анджей узнал, что о нем справлялся адвокат Рокицинский. Папский камергер, известный юрист, еще петербургская знаменитость, он был другом отца и отцом девушки, первой любви Анджея, — как мог он о нем забыть! Сразу же после обеда, радуясь предлогу уйти из дома, — Хаза был все еще не в духе и со вчерашнего дня двух слов с ним не сказал, — он отправился к Рокицинскому.
Но адвоката не оказалось дома, его ждали к семи. Дверь открыла его сестра, и Анджей осведомился у нее про остальных членов семьи, про детей Рокицинского.
— Судьба разбросала их по всему свету, — ответила она. И, перечислив, кто теперь в Италии, кто в Канаде, кто в Турции, добавила: — А младший сын на Западных землях.
— А пани Рокицинская?
— В тюрьме! — И сообщила, не дожидаясь расспросов: — За разговоры в кафе! — От возмущения она повысила голос: — И не разрешили даже до суда остаться на свободе! Это жене адвоката! Слыханное ли дело!
— Что же она сказала такого?
Анджей не мог в себя прийти от удивления.
— Сказала, что ксендзов сажают! На Поморье, в Силезии, на Познанщине. Все духовенство — в тюрьме! Вот что!
— Не может быть! — сделал Анджей большие глаза.
— Тем не менее ее за это арестовали. Только за эти слова!
