Валтасаров пир. Лабиринт - [13]

— И ты считаешь, я могу быть в этом деле посредником?

Да, она так считала. Он ничего не ответил. Только посмотрел в ее сторону. Иоанне показалось, что он глядит сквозь нее на какой-то неведомый предмет.

— Счастья этот шаг мне не принес! — прибавила она.

— Слышал. Кажется, и следующие шаги тоже?

Она покраснела. На глаза у нее навернулись слезы. Она достала носовой платок. Трудно было понять, заметил ли он, какое впечатление произвели его слова на Иоанну. Но бесстрастный тон рассеял все ее иллюзии.

— Мое вмешательство только еще больше осложнило бы твои отношения с семьей, — промолвил он и встал, давая понять, что разговор окончен.

Иоанна попрощалась. В коридоре он приостановился и показал на многочисленные визитные карточки на дверях.

— Теснота обязывает соблюдать определенные правила, иначе жизнь в этой квартире стала бы сущим адом. Гостей, в частности, мы почти не принимаем. Прощай!

Выйдя на улицу, Иоанна была приятно поражена. Но чем? Она и сама не знала. Только спустя минуту сообразила, что ее удивили свет и солнце. Было еще рано, но после визита к дяде естественней было бы очутиться в ночной темноте и мраке.

* * *

Доехав на такси до Банковской площади, она пешком пошла к Старому городу, где, как ей помнилось, был костел, куда они ходили с матерью. Здесь, поблизости от их прежнего дома, ориентироваться стало легче. Она ускорила шаг. Было пустынно, вокруг громоздились развалины. Иоанна нервничала, издали всматриваясь в женщин и каждую принимая за ту, которую не хотела бы встретить.

Костел оказался заперт. Иоанна обошла его кругом. Он уцелел, но война не пощадила и его. В ограде, где прежде росли деревья, валялись перевернутые надгробья, куски стен — обломки соседних домов, листы жести. Иоанна еще раз подергала за дверную ручку.

— Вам кого?

— Я хотела бы узнать, где живет ксендз Завичинский?

— Вон там!

Старичок, заговоривший с нею, по виду нищий, показал дом на другой улице. Между этим домом и костелом все было разрушено. Иоанна пошла было напрямик, но нищий остановил ее.

— Так вы не пройдете.

И вызвался ее проводить. Дорогой он рассказал, что просит возле костела милостыню и ксендз ему покровительствует, он ведь ни на шаг от костела не отходит, сторожит его от воров.

— Тяжелые времена! — Он покачал головой. — Ксендз наш молится о ниспослании перемен. Может, услышит господь его молитвы. Он — святой человек.

Она ни за что не узнала бы ксендза. Зато он узнал ее сразу. Маленький, седенький, он погладил ее по голове, когда она склонилась к его руке.

— Вы узнали меня?

Иоанна была приятно удивлена.

— Узнал, узнал! А как ваша фамилия?

Знакомые черты не ассоциировались у него ни с какими определенными воспоминаниями.

— Уриашевич Иоанна, та, что…

Теперь он действительно узнал ее и сразу принял неприступный вид.

— С нами его святая воля! Откуда вы здесь? Приехали или как? — задавал он вопросы, чтобы прийти в себя.

Иоанне показалось странным, что он не знает о ее приезде.

— Об этом во всех газетах писали.

Пресса уже давно не проявляла интереса к ее особе, и заметки в варшавских газетах произвели на нее впечатление.

— Проглядел! — признался ксендз.

На самом деле он просто читал только один лишь «Церковный вестник», а там о балеринах не писали. Но ксендз был так потрясен, увидев Иоанну, что ему даже не пришло это в голову.

Комната, в которую они вошли, была залита солнечным светом. Ксендз, опасаясь воров, перенес сюда из костела ризы, покрывала, чаши, дароносицу и даже некоторые самые ценные иконы и фигуры святых. Серебро, золото, яркие краски слепили глаза. Иоанна отколола фиалки и положила возле какого-то святого.

— Слушаю вас! — Ксендз Завичинский остановился, держась за спинку кресла.

По мере того как Иоанна говорила, самообладание к нему возвращалось, и он уже знал, как должен поступить. Перед глазами его вставало прошлое, позор, пережитый из-за нее, когда она убежала из дома с мужчиной. Сколько страданий причинила она дорогим его сердцу Уриашевичам, этим почтенным людям и примерным прихожанам, лучшему его другу епископу Крупоцкому. Он не мог себя превозмочь и не предложил Иоанне сесть. И хотя ноги у него стали уже неметь, стоял и сам, выпрямившись, непримиримый и ожесточенный, только повторяя время от времени:

— Да, я слушаю. — И наконец, когда счел, что причина ее прихода ясна, воскликнул: — Ты хочешь, чтобы я с матерью тебя помирил, а с богом ты помирилась? Здесь бог твоих слов не услышит. Богу угодно, чтобы ты произнесла их во храме.

Иоанна развела беспомощно руками. Этого она не ожидала. В бога она давно не верила. И давно не придавала значения подобным условностям. А о том, что ксендзам положено верить в бога, как-то не задумывалась.

— А что ты собираешься делать здесь? Мужа у тебя, кажется, нет? — продолжал ксендз.

Как перед тем дяде, она рассказала ему о своих планах. Но при первом же упоминании о школе он ее перебил:

— Учить?! Ты хочешь, чтобы этот легкий заработок, погубивший тебя, и других тоже погубил?

Его душил гнев. Порождением дьявола были в его представлении балетные школы. Если бы не они, не было бы этой скандальной истории в семье Уриашевичей. Крупоцкий предостерегал сестру, предостерегал ее и он, ксендз Завичинский. Но после смерти главы семьи, старика Уриашевича, отца трех дочерей и сына, говорить стало, собственно, не с кем.