Валентинов день - [6]

Эмма стояла не шевелясь. Потом повернулась и тихо выскользнула из комнаты. Дверь без стука закрылась за ее спиной.

Аласдэр сел за фортепьяно и взял несколько аккордов — каждый пронзительнее предыдущего.

Глава 2

— Дом в самом деле превосходен, Эмма. — Мария развязала ленты шляпки и, обозрев большой салон на первом этаже, удовлетворенно кивнула. — Комнаты прекрасного размера, и меблировка намного лучше среднего уровня. Я так боялась, дорогая, что ты затоскуешь, если окажешься в более убогих условиях, чем те, к которым привыкла! Грэнтли-Хаус — бесподобное жилище, и Гросвенор-сквер — отличное место.

Женщина вздохнула и положила шляпку на стул.

— Но и это достойный дом. И Маунт-стрит — хорошее расположение.

— Я бы согласилась на курятник, если бы это оказалось единственной возможностью убежать от тети Хестер. — Эмма сняла кожаные перчатки тонкой выделки. — Эта женщина — сущий яд.

— Не могу сказать, что нахожу ее воспитанной, — не так категорично заметила Мария.

— Зато ты, Мария, святая, — улыбнулась Эмма. — Не понимаю, как тебе удалось удержаться и прикусить язык, когда она так напустилась на тебя? Вот бы и мне так уметь, — добавила она с оттенком сожаления. — Намного достойнее хранить холодное молчание, а не отвечать на ее выпады каждый раз. И бедному дяде Грэнтли от этого плохо.

— Дорогая, у тебя всегда был горячий характер, — успокоила девушку Мария. — И у нашего дорогого Неда тоже. Он бы никогда не смолчал, если бы почувствовал несправедливость.

— Не смолчал бы. — Теперь улыбка Эммы сделалась грустной. Стараясь справиться с нахлынувшим чувством, девушка подошла к высокому окну и выглянула на улицу. — Ну и кутерьма! Дилижанс все еще перегораживает улицу — внизу выгружают наш багаж. А за ним грузовая подвода с разъяренным кучером. — Эмма хихикнула. — Не слышу, что он там кричит. Но что-то явно не очень вежливое. Похоже, кучер Джон готов стереть его в порошок.

— Ах, дорогая, что за грубая сцена! — Мария покачала головой. — Лондон — такое шумное, грязное место!

Эмма хмыкнула, но ничего не сказала. Несмотря на все свои жалобы, во время сезона Мария любила оставаться в городе. Существом она была в высшей степени общительным, и для нее бесконечная вереница визитов, поездок по магазинам, вечеринок и даже несносная скука раутов, похоже, заменяли и хлеб, и воду.

Она была дальней родственницей отца Эммы. Ее муж умер и оставил ей весьма скудные средства, на которые невозможно оказалось вести тот образ жизни, к которому Мария привыкла. Мать Эммы скончалась, когда девочке исполнилось четырнадцать лет, и отец пригласил Марию Уидерспун в качестве хозяйки и наперсницы дочери, когда в восемнадцать лет той предстояло стать дебютанткой лондонского сезона. Мария пришла в восторг от столь щедрого предложения и возможности снова окунуться в бурный водоворот светской жизни. Когда отец Эммы умер, Мария стала постоянной компаньонкой девушки.

Такие обстоятельства устраивали обеих. Хотя Марию никто не назвал бы умной женщиной, она знала всех и каждого, имела безупречные связи и наилучшим образом подходила для того, чтобы сопровождать богатую юную наследницу в обществе. Мария отличалась добродушием и покладистостью, никогда не пыталась повлиять на суждения или поступки Эммы, поэтому они прекрасно ладили.

— Пойду проверю, в те ли комнаты носят коробки и баулы, — проговорила Мария. — Эмма, дорогая, ты займешь большую прелестную спальню, которая выходит во внутренний двор, а я устроюсь в той, что выходит на улицу.

— Чепуха! Ты спишь очень чутко и не сомкнешь глаз, если твои окна будут смотреть на улицу, — ответила девушка. — А я сплю как бревно. Так что занимай заднюю спальню.

Мария колебалась только минуту, потом пробормотала:

— Ты очень добра. — И быстро добавила: — И очень предусмотрительна.

Эмма так и не отошла от окна. Стычка между ее кучером и кучером грузовой подводы разгоралась не на шутку. Вокруг начала собираться толпа. Джон был крупным мужчиной, но кучер подводы с виду очень походил на борца. Эмма уже начинала подумывать, не послать ли дворецкого Харриса, чтобы тот залил водой разгорающееся пламя, пока кого-нибудь не покалечили, но в это время из-за угла Одли-стрит выкатился пароконный экипаж.

Возница натянул поводья и остановил лошадей в дюйме от препятствия. Его движения казались чуть ли не ленивыми, но Эмма, которая сама неплохо правила лошадьми, знала, что для подобного маневра требовалась холодная голова, твердая рука и точный расчет. Ничего меньшего она и не ожидала от Аласдэра Чейза, который бросил поводья груму в ливрее и соскочил на землю.

На нем был вожделенный для многих джентльменов жилет «Клуба четырех коней» в голубую и желтую полоску, из кармана дорожного сюртука с накидкой торчали концы запасных кнутов. Он обратился с какими-то словами к враждующим сторонам, и, хотя Эмма не слышала, что он сказал, результат последовал незамедлительно: Джон полез на козлы дилижанса, а кучер подводы заставил лошадей попятиться. Аласдэр крикнул груму, чтобы тот подъезжал к парадному, сам же мгновение помедлил и посмотрел на дом. Заметив в окне Эмму, Аласдэр приветственно приподнял касторовую шляпу с загнутыми полями, а затем тут же исчез из виду и начал подниматься по ступеням под окном.