«В Вашем дружестве — вся моя душа, вся моя жизнь» - [9]

не позавидуешь: заплатить четыреста тысяч франков за должность, чтобы попасть в подчинение к г-ну де Форбену, притом что сам г-н де Шольн[66] предпочитает держаться в тени. Мои буссоли ныне — это г-жа де Лаварден и г-н д’Аруис. Дорогая моя, Вам, право, не стоит так волноваться обо мне и о моем здоровье. Вот пройдет полнолуние, новости из Германии придут, тогда и начну принимать слабительные.

До свидания, дорогое мое дитятко, нежно Вас целую и люблю сильнее некуда. Если бы кто вздумал добиваться моего дружеского расположения, то ему пришлось бы, увы, довольствоваться всего лишь тем чувством, которое я питаю к Вашему портрету.

Госпоже де Гриньян Париж, понедельник,19 августа <1675>

Милая моя, я принимаюсь за письмо и, прежде чем добраться до точки, мне надобно поведать Вам пропасть всяких вещей. Для разминки хочу поделиться мудрыми замечаниями нашего Короля, услышать которые уже само по себе было большим удовольствием. Он отлично понял, чем чревата гибель г-на де Тюренна, и когда, погружаясь в глубокие раздумья, уходит в себя, то именно это событие считает причиной последней неудачи[67]. Кто-то из его фаворитов заикнулся было о ничтожности понесенного урона и был немедленно одернут просьбой о недопустимости впредь подобных высказываний, а все происшедшее было коротко и ясно определено им как полный разгром. Кто-то дерзнул было заступиться за маршала де Креки. Признавая его личную отвагу, Король не преминул отметить: «Более всего мне досадно, что войска мои были биты людьми, славными исключительно успехами в басете[68]». Этот герцог Цельский и вправду молод и азартен; что ж, для начала совсем неплохо. Когда кто-то из придворных заметил было: «И зачем только маршалу де Креки надо было затевать это сражение?», Король ответил, весьма кстати припомнив старую присказку про герцога Веймарского[69]. Во время пребывания его во Франции, старый Парабер[70], кавалер голубой ленты, в беседе о недавно проигранном сражении поинтересовался: «Сударь, а зачем вообще Вам надо было в него ввязываться?» — «Милостивый Государь, — ответил ему герцог Веймарский, — единственно для того, чтобы победить». Отойдя немного в сторону, он тут же поинтересовался: «А кто этот болван с голубой лентой?» Памятливость его пришлась весьма кстати. Герцог де Лоррен[71] ранее посчитал ниже своего достоинства внять доводам юного герцога Целльского, брата герцога Ганноверского[72], а этот юнец, у которого под началом была целая армия, возьми да и реши действовать на свой страх и риск; в выигрыше оказались оба. О маршале де Креки после истории с лодкой больше ничего не слышно. Я полагаю, что его уже нет в живых.

Шевалье де Лоррен, позабытый всеми, сидит безвылазно в своем аббатстве[73]. Сейчас, право, не лучшее время для пустяшных новостей. Все Ваши письма я отправила. Про монсеньора попробую поговорить с г-ном де Помпонном. А пока суд да дело, думаю, что у г-на де Вивонна[74] с отпускным свидетельством все в порядке, и коль скоро он полагает, что ссориться с ним не в Ваших интересах, то я попробую написать записочку, где его и порадую, назвав монсеньором. Со всеми другими придется выкручиваться на манер Беврона, Лавардена и прочих: вместо них письма пишут их сестры и матери. Подобная изворотливость мне понятна, они пытаются выждать. Похоже, что д’Амбр[75] спасует-таки перед маршалом д’Альбером, а потом это станет нормой. В ближайшие дни свое слово по этому поводу должен сказать Король.

А теперь перехожу к вашему повару. Известие о его уходе следом за интендантом ужасно меня опечалило. По правде говоря, я не собиралась подыскивать Вам кого нового, разве что попалась бы уж такая восточная жемчужина[76], за которую потом уж точно не пришлось бы краснеть. Так оно и случилось. Мой нынешний повар настолько превосходит мои притязания, что мне, право, за него обидно. Надеюсь, что не я отвадила его от ремесла. Это не тот, угодливый, что боялся огня и все собирался в монахи; речь о другом, представляете, его обучал сам почитаемый Вами мэтр Клод. Он служил в хороших домах, сам мэтр Клод и помог мне переманить его от первого председателя гренобльского парламента[77], который до сих пор не может утешиться по этому поводу. Сейчас безо всякой выгоды для себя я уступила его г-ну де Лагарду за двести пятьдесят ливров содержания. Вы присмотритесь к нему у себя в Гриньяне, пусть потрудится, а там решайте, нужен ли он Вам. Если он Вам приглянется, а Вы — ему, и то и другое важно, тогда пусть остается. Если нет, пусть возвращается с Лагардом, а так как при нем он и числится, то у Вас нет никаких обязательств. Мне жаль расставаться с ним, он нам здесь такое рагу из говяжьего филе с огурчиками готовит, лучше не бывает. Мне очень по душе его вкус к натуральности. Вот и все, что я могу Вам сказать, моя милая, по этому распрекрасному поводу.

Понедельник, вечер

Мы добрый час проговорили с г-ном де Помпонном и г-жой де Вэн[78]. Говорили о том, что у всех сейчас на устах; досталось, между прочим, и вашему Провансу[79]; он говорит, что если выбор прокурора поручат ему, то им станет г-н де Сен-Андиоль