В тени шелковицы - [17]

С краю телеги, в объятиях приятеля, сидел Штефан.

— Привет, Имришко, привет, — поздоровался он. — Ну как, нагнали на них страху? Хорошенько напугали?

— Поди-ка, — позвал его Имрих.

— На вот, выпей, — протянул ему бутылку Штефанов приятель. — Да пей же! — крикнул он, видя, что Имрих медлит.

— Ладно, давай. — Имро глотнул прямо из горлышка раза три и вернул бутылку хозяину.

— Садись, — указал Штефан место возле себя.

Имрих присел.

— Слышь-ка, ты Гильду не видел? — потихоньку спросил он шурина.

— Видел, как свечерело. Уж она дала себе волю. Говорил я тебе, ты меня не слушал, — укорил его Штефан.

— Где ее искать? — проговорил Имро упавшим голосом.

— На кой дьявол тебе сдалась такая баба? От нее ни днем, ни ночью покоя нет. А выдохнешься ее ублажать, сразу станешь старым хрычом, она же будет в самом соку. — Как всегда, выпив, Штефан упрекал Имро за женитьбу на Гильде. — Осел ты, больше ничего!

— Я пойду. — Имро поднялся.

— Не обижайся, я ведь тебе добра желаю, — крикнул вслед ему Штефан, но Имрих не остановился, и Штефан, махнув на него рукой, снова обнялся с приятелем.

Ночь была холодная. Имрих еще потолкался по двору в поисках Гильды, да все напрасно.

Отчаявшись, он вышел со двора и зашагал к дому.

Снедаемый ревностью, он медленно брел по шоссе, скрипел зубами, стискивая кулаки и отгоняя от себя назойливые видения, в которых Гильда рисовалась ему в наихудшем свете. Он пытался подавить внезапно охватившую его ненависть, но тщетно — она бушевала в нем, вздымалась волнами, хватала за горло, душила.

Он шел мимо домов старожилов. Несмотря на поздний час, во многих хатах горел свет, у порогов в темноте мигали огоньки сигарет.

Все веселятся, один ты тащишься в ночи и воешь, будто бродячий пес, трясешься от холода и злости, то жалеешь, то презираешь себя, мечтаешь о чистоте, упрекая в нечистых делах других, а по какому праву? Ответа он не находил.

Сплюнув, Имро прибавил шагу и попробовал ни о чем не думать.

Однако стоило выйти из поселка, мысли его снова захлестнуло ревностью, она терзала все невыносимее, он шел по шоссе, шатаясь будто пьяный.

У криницы Имро остановился, подошел к желобу, зачерпнул воды и долго умывался, фыркая и брызгаясь. Остудив разгоряченную голову, он глянул в сторону и увидел в конце желоба чью-то сидящую фигуру.

Приглядевшись, он понял, что это Гильда!

— Я убью тебя, клянусь, убью, если будешь меня мучить! — закричал он и подступил к ней ближе.

— Имро, мне плохо. Я умираю, убей меня или помоги, — еле прошептала она.

— Зачем надрызгалась, как ты могла, ведь ты жена моя, почему меня не дожидалась?

— Ждала я, — захныкала она. — Дай мне чего-нибудь, ой, как же мне худо…

— Где ты была, с кем, что делала? — допрашивал он жену.

— Не знаю, ничего не знаю, отведи меня домой, мне холодно. — Она просительно протянула к нему руки.

— Подыхай, подыхай, раз ты такая, — твердо проговорил он, отойдя на несколько шагов от криницы, но тут же вернулся и уже чуть не со слезами умолял ее:

— Скажи, скажи мне, что у тебя было с тем конопатым? Было у тебя с ним что?

— Нет, нет! — воскликнула она, но тут же умолкла и лить тяжело вздыхала, ойкала и стучала зубами от холода.

— Зачем ты пила, зачем, — сокрушенно бормотал Имро, но вроде бы немного успокоился. — Упиться до такого! Надо мной смеяться будут, смеяться-то будут надо мной! — с отвращением и злостью закричал он на жену.

— Пошли домой…

— Тогда подымайся! — сказал он, но она не двинулась с места.

Он с трудом тащил ее какое-то время, потом остановился, переводя дух.

— Соберись, надрызгаться сумела, а теперь помираешь, — отдуваясь, злился он, тряся Гильду, — ему почудилось, что она уснула.

— Сейчас, сейчас, я пойду сама, поддержи меня чуточку, — пролепетала она и в самом деле сделала два-три шага.

Он обнял ее за пояс, и они еще немного прошли вперед.

Имро вытер вспотевшее лицо, посмотрел на жену, хотел было выругаться, но, видя ее беспомощность и слабость, ничего не сказал и лишь вздохнул.

Справа от дороги спал, погруженный во тьму, хутор Речного. Чуть ниже, под черной стеной рощи, Имро учуял пожарище. Он резко отвернулся от хутора, согнувшись, взвалил Гильду на спину и быстрей зашагал дальше.

15

До самой околицы деревни, раскинувшейся у речной плотины, вдоль шоссе тянулась роща.

От опушки берег полого спускался к реке, проваливаясь куда-то в лощину, тогда еще топкую из-за грунтовых вод, отдававшую гнилью и болотом.

Между деревней и рекой, почти у самой плотины, возвышалось солидное двухэтажное здание таможни.

Оно было построено всего десять лет назад; желтую штукатурку еще не выщербило время, не нанесло время и другого ущерба зданию, и оно стояло во всей красе, от него веяло уютом и основательностью, которые придавал ему и небольшой ухоженный парк, окружавший здание.

Все как будто было в порядке, и в тот день ничто не говорило о нервозности и напряжении, которые бродили по его помещениям и разъедали обычную уверенность и уравновешенность обитателей таможни.

В довершение ко всему два дня назад во время несения службы загадочно исчез молодой пограничник. Никто ничего не знал, он ни с кем не делился своими намерениями. Семьи у него не было, по женщинам с ума не сходил, выпивал редко. На таможне служил всего полгода, за столь короткое время он, пожалуй, не успел заиметь и много врагов. Его исчезновение было трудно объяснимо.