В тени шелковицы - [14]
Последняя ночь октября была наполнена беспокойством, слепой злобой, ненавистью.
Началось все сразу после полуночи. В колонии возле станции вспыхнул пожар, загорелся амбар самого богатого хозяина — Ставиноги. Помимо того что амбар использовался по своему прямому назначению, Ставинога хранил там горючее для трактора. Пожар быстро расправился с амбаром, и стоящие вокруг даже не пытались его спасти, они поливали лишь соседние строения, чтоб огонь не распространился дальше.
Ставинога сперва долго ругался, потом побежал на железнодорожную станцию и оттуда позвонил в Ольшаны жандармам. Главный вахмистр Черничек пообещал ему наутро же лично расследовать причину пожара.
Во время пожара не спали взрослые и в поселке за глоговой рощей. Их разбудил резкий звон стекла, сыпавшегося из разбитых окон. Люди вскакивали с постелей, торопливо одевались и, успокаивая друг друга, осторожно выясняли, в чем дело.
На дороге перед домами, с нижнего конца поселка к верхнему и назад, перекатывались скандирующие и вопящие толпы с горящими факелами и чего-то выжидали.
Обитатели колонии не поддались на провокацию. Они оставались в своих жилищах. Даже лампы не зажигали, чтобы излишне не раздражать незваных гостей, которые снова и снова, все громче и громче выкрикивали свои требования.
Непривычный шум и гомон разбудил и детей. Они тихонько похныкивали в постелях, безотчетно ощущая беду, жались к перепуганным и растерянным матерям и жадно слушали их негромкие успокаивающие слова.
Толпа на дороге еще долго испытывала терпение осажденных, потом все же рассеялась и убралась назад за рощу.
Казалось, теперь-то наступит покой. Но под утро, когда засыпали сморенные усталостью крикуны и их жертвы, в темноте снова взметнулись огненные языки.
Их было хорошо видно из имения, из поселка старожилов, думаю, что и из Эрхлеровой корчмы.
Издалека казалось, будто пылает роща. Но если подойти ближе к огню, видно было, что охвачена пламенем не роща, а пасека Речного.
К рассвету огонь догорел. На рассвете можно было разглядеть торчавшие к небу обгорелые столбы сарая и еще кучу пепла, головешки да скрюченные обломки металлических инструментов. Только это и напоминало прежнюю пасеку — красные, зеленые да желтые домики, так красиво смотревшиеся на опушке глоговой рощи.
Хозяева обнаружили в кустах несколько порожних бутылок из-под бензина. Поджигатель, не полагаясь на случайность, для верности полил все бензином.
Речный безмолвно стоял на пожарище. Бледный, невыспавшийся, тупо глядел он на остатки своего королевства, словно не понимая — что перед ним. Когда подошли домашние, он склонился к куче пепла, поворошил его палочкой и еле слышно, сам себе прошептал:
— Ну зачем же ты так, болван пустомозглый, украл бы их лучше. Сгорели, начисто сгорели пчелки. Как только такое можно было сделать? Пчелок сжечь, божьих тружениц…
Был первый день ноября, промозглый и сумрачный, как ему и положено быть.
12
После обеда Имрих не мог усидеть дома и, надев воскресный костюм, сказал жене, что пойдет поглядеть на людей.
Накануне вечером он встретился на кладбище у могилы родителей с Иоланой, были там и ее младшие дети. Иолана передала ему просьбу Штефана зайти к ним в имение.
— Скажи, что завтра приду, — ответил он сестре, подозрительно присматриваясь к ней.
— Чего так смотришь? — удивилась Иолана.
— Не знаешь, зачем Штефан зовет меня?
— Он сам тебе скажет.
— Ладно, приду, — проворчал Имро, отправляясь домой.
Сейчас, уже выходя из кухни, он услышал Гильдин оклик:
— Погоди, я тоже пойду погляжу на людей.
В миг оделась, причесалась и засеменила рядом с Имро по дороге.
Подходя к имению, они обратили внимание на суету во дворе.
Люди кучками стояли перед квартирой управляющего, оживленно переговаривались, некоторые пели, прихлебывали паленку из фляг.
Гильда тотчас смешалась с толпой, Имрих остановился чуть поодаль, высматривая среди собравшихся Штефана Бокроша.
Штефан заметил его первый и подошел, а с ним еще два мужика.
— Здорово, разбойник, ну что, поджарил пчелок? — крикнул Штефан во все горло.
Стоявшие рядом громко рассмеялись.
— Откуда ты знаешь?
— Гильда вчера всех обегала, язык у нее длинный, — засмеялся и Штефан.
— Что тут происходит? — поинтересовался Имрих.
— А ты не знаешь? — удивился один из подошедших вместе со Штефаном.
— Мы, браток, снова стали Венгрией, — сообщил ему шурин. — Так решили в Вене[7], управляющему звонили из города, чтоб он оповестил всех.
— Уже и по радио об этом объявили, — вмешался второй, маленький, тощий батрак; когда-то Имро работал вместе с ним на сахарном заводе.
— Так, сообщили, значит, уже, — произнес Имро. — А где проходит граница?
— К нам отошли Кошице, Лученец, а также Левице, Галанта, Сенец и Шаморин, — объяснил Бокрош.
— А Братислава?
— Эта нет, — ответил шурин.
— И Нитру нам не присудили, понимаешь! — возмущенно воскликнул маленький батрак и покачал головой. — А в Нитре живет Клара, женина сестра.
— В Вене все уже решено. Управляющему передали из города по телефону, — веско повторил Штефан еще раз.
— Святые таинства, пришел час посчитаться! — воскликнул незнакомый Имро мужик.
