В тени шелковицы - [13]

Обламывая початки, они продвигались по рядам близко друг от друга, тихо переговаривались или просто молчали, предчувствуя, что скоро между ними произойдет неизбежное, и этого нельзя загасить, подавить!

Однажды в полдень, когда работники, сидя в холодке, доедали скромный обед, на поле пришел управляющий и предложил:

— Если кому из вас охота заработать побольше, такая возможность есть. После окончания работы на поле желающие могут по вечерам лущить кукурузу. Много света для такого дела не понадобится, хватит фонаря либо костра. Кто надумает — сообщите Гаргашу, он в риге возле шоссе. Начнем сегодня же вечером.

Почти все изъявили желание, лишь несколько замужних женщин, у кого дома остались маленькие дети, не воспользовались редкостным случаем заработать лишний грош. Этих и дома ждало немало обязанностей — сварить детишкам похлебку, оставить на обед, простирнуть, зашить, привести в порядок дом.

Одни, послабее здоровьем, лущили кукурузу в риге, но большинство предпочли свежий воздух и сидели под звездным небом, вокруг гор початков; неподалеку горел низким пламенем костерок, огонь поддерживали, подбрасывая кукурузные стебли или верхние листья, какие посуше.

За работой пели, рассказывали страшные истории, шутили. Заканчивали работу лишь к полуночи. На третий-четвертый день кое-кто решил, что ходить ночевать домой — пустая трата времени. Принесли из дома чем накрыться, еды на день-два и ложились спать прямо под открытым небом, постелив постель в кукурузных листьях, а утром вставали отдохнувшие, посвежевшие и бодрые.

Вечерами Гильда сидела уже возле Имро. И в ту ночь, когда многие не пошли домой, остались ночевать в поле и Гильда с Имро. Они потихоньку дошли до последней груды листьев на краю поля и там сполна утолили свою жажду.

Поженились они еще до прихода дождей, как только закончили уборку кукурузы…

Гильда знает толк в любовной игре, умеет отдалить ее высшую ступень и продлить тот неуловимый миг, когда все существо человека погружается в космические глуби.

Сейчас они лежат расслабленные, и проходит порядочно времени, прежде чем Гильда произносит:

— О чем же там говорили?.. А наш депутат тоже был на сходке?

— Был, — отвечает Имро. Ему не до разговоров.

— И что же он сказал?

— Знаешь, все говорят об одном и том же. Сдается мне, скоро мы уже не будем жить в Чехословацкой республике.

— Жалко тебе, что ли? — говорит Гильда удивленно. — Где положено, там и будем жить.

— Где положено, — со вздохом повторяет Имро.

— Чудной ты, и жуть какой непостоянный. Шел на сходку — горел от восторга, а сейчас — как есть размазня, — упрекнула она его.

— Устал я, — попытался он оправдаться.

Они молчат, потом он продолжает:

— Представляешь, Штефан сказал, что уже присмотрел себе хозяйство.

— Которое же? — живо откликнулась Гильда.

— Угадай.

— Почем я знаю! Скажи сам.

— Представь себе — Швеглы. Ну не дурак? Как будто какого поменьше ему не хватило бы.

— Швеглы? — изумленно ахнула Гильда.

— Не знаю, может, хвастался только, но будто бы ему это приобещал и пан Элемир, — сказал Имро.

— Вот видишь! Штефан мужик не промах, — завистливо протянула она и накинулась на Имро. — А тебе что пан Элемир обещал?!

— Ничего. Я с ним и не говорил.

— А чего ж ты тогда ходил туда?

— Все шли, и я пошел…

— Ну нет! Пора тебе стать мужчиной — и все! Не позволяй, чтоб тебя отпихивали в сторонку, не то смотри у меня! — пригрозила Гильда.

— Не бойся, — успокоил он ее.

— Я уж поняла, какой ты. Будешь делать, что я скажу, потому что, если на тебя положиться, мы до самой смерти из этой гнилой дыры не выберемся!

— На собрании говорили, что всем чего-нибудь достанется…

— А чего ждать, пока дадут, — сами присмотрим какое хозяйство, мы не глупей твоего шурина.

— Гильда!

— Молчи, Имро, я дело говорю.

— Ладно, говори. — Вот и все, на что у него хватило духу.

— И скажу, — упрямо заявила она. — Ты сам проговорился, что тебе нравится хутор Речного. Это и по глазам твоим видно.

— Ну и что? Мало ли что нравится.

— Хутор будет нашим! — высказала она непререкаемым тоном свою заветную мечту и села на постели.

— Ты что, всерьез?

— Серьезней некуда, — ответила она. — Ты ведь, Имро, собственными руками помогал ему строиться, разве не так? У кого на хутор больше прав, чем у тебя? — продолжала она уже мягче. — Надо что-то делать, пусть и другие знают, что ты нацелился на него, — советовала она мужу.

— Нет, этого я сделать не могу, это было бы, это было б… — он не находил подходящего слова.

— Не ты, так другой, половчей тебя, займет его.

— Понимаешь, мы знаем друг друга, он меня, я его, такое просто так не забывается.

— Имро, не выкручивайся! Если сейчас упустим, навряд ли сможем когда поправить дело. Смотри, Имро, я тебе такое устрою — вовек не забудешь! — пригрозила напоследок.

Он лежал навзничь, будто его оглушили, и не промолвил больше ни слова.

11

С деревьев осыпа́лась листва, холодный ветер ворошил ее, гнал впереди себя, пока не натыкался на препятствие, и тогда громоздил ее сугробами.

По кладбищам, закутавшись в большие шерстяные платки, с важным видом бродили старухи, убирались на могилах близких. Они сгребали жухлые листья и траву, вырывали засохшие стебли цветов, счищали натеки со свечек, рыхлили землю, сажали хризантемы. И, выпрямляя спины, любовались делом своих рук. Улыбаясь, довольные собой, шли они домой, чтобы известить всю семью, что могилы в порядке и на следующий вечер