В Суоми - [9]

Каллио утвердительно кивает и чувствует, что у него ноги стали совсем как ватные и пересохло во рту.

Они вдвоем подходят к своему товарищу, смеются, пожимают его шершавую руку и снова смеются: мир прекрасен!

Десятник говорит:

— Идемте, ребята, назад: надо отворять ворота запани и выпускать сплав дальше.

И они идут обратно. Мир чертовски хорош, и Инари — настоящий мужчина. Да, такому можно верить!

Они выпускают из запани лес, и бревна выходят в далекое путешествие.

А вечером снова сплавщики заползают спать в свою собачью конуру, и снова Инари выбирается в лес и долго не возвращается. А Каллио не спит. Он думает, куда запропастился Инари, приподымается, ударяется головой о потолок, ворчит: «Сатана-пергела!» — и выползает на воздух.

Ночь прозрачна, и, таинственные белой ночью, высятся береговые сосны и лепятся по обрывам; шумит внизу быстрая река, и очень близко поет птица, — кажется, пеночка.

Каллио вытаскивает кисет и набивает новую трубку, а птица поет. Он прячет кисет и вспоминает, что его сшила Эльвира, и думает: как только кончится сплав, он пойдет и поможет ей два-три дня по хозяйству на полевых работах.

Ночь совсем прозрачная, а Инари не возвращается. Вдруг Каллио слышит внизу всплеск. Черт подери, что бы это могло означать? Он спускается по обрыву и видит: Инари стоит по грудь в воде у берега и что-то прикрепляет к бревну, а бревно не стоит на месте, играет, как жеребенок. И тогда Каллио осторожно подкрадывается ближе и наблюдает: Инари на воткнутых в бревно ветках прикрепляет плакат. Каллио медленно, в свете северной летней ночи, читает огромные буквы плаката:

ТРЕБУЕМ 8 МАРОК В ЧАС — ИНАЧЕ ЗАБАСТОВКА!

Инари закрепляет этот плакат, — видно, не первый за эту ночь, — отталкивает бревно багром к середине реки, и оно послушно идет вниз по течению. Каллио смотрит и думает: «Если бревно это дойдет до моря, то сделает триста километров, и плакат прочтет уйма сплавщиков… Да ведь его сорвет на следующей же запани десятник!.. А может, и не сорвет, не заметит, а рабочие переплавят дальше. — И он улыбается. — Хитрый этот черт, Инари!»

А Инари, стуча зубами, подымается по обрыву. Тогда Каллио вдруг выступает из-за сосны и, подражая медведю, рычит — так, в шутку:

— А я все видел — р-р-р-р! — я знаю, как ты топишь своих насекомых!

Инари от неожиданности останавливается и затем, продолжая взбираться по обрыву, тихо говорит:

— Что ж, иди донеси акционеру или десятнику.

Каллио обиделся. Он идет за Инари и отвечает ему:

— Умный ты, умный, и про дивиденды знаешь, хитрый ты, хитрый, как медведь, а все-таки дурак, что от меня такие дела скрываешь…

Инари молчит. Тогда Каллио продолжает:

— Я, может быть, тебе помог бы.

— А это на твоем лице не написано, — уже одобрительно говорит Инари.

И Каллио улыбается.

А где-то близко какая-то птица играет вовсю, щелкает, захлебывается, рассыпается дробью, и они стоят в молчании и слушают эту песню. Потом Каллио спрашивает:

— Можешь ты, стоя на бревне, проскочить через порог и не упасть?

— Могу.

И Каллио решает, что и он непременно в этот же сплав научится проходить пороги.

Они вползают в жилье, и опертый воздух затхлого помещения ударяет им в нос.

Через четыре часа — снова четырнадцать, а то и двадцать часов нелегкой работы сплавщика.

В следующую ночь, такую же белую и таинственную, Каллио помогал Инари ставить на бревнах плакаты и пускать их вниз по течению: «8 марок в час — иначе забастовка!» Срок был намечен через семь дней.

Потом Инари пошел спать, хотя давно уже над лесом сияло солнце, а Каллио решил попробовать проехаться, стоя на бревне. Это он умел делать и раньше, но теперь он решил научиться опускаться на бревне через порог. Все дело здесь в ногах: надо крепко зажать ступнями бревно, чтобы оно не вращалось. И все шло отлично, но Каллио очень устал, ему было холодно, зуб на зуб не попадал, а тут ему показалось, что кто-то идет по берегу. Он оглянулся, потерял равновесие, бревно перевернулось, и он с головой ушел под воду. Когда он выплывал, тяжелый удар плывущего бревна оглушил его.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Очнулся Каллио в темной бане. Потолок низко нависал над головой, трудно было дышать, и нестерпимо ныла голова. Казалось, она раскалывается на части. Рядом сидел Сара.

— Слава богу, ты очнулся, — оказал Сара и дал ему напиться.

Каллио снова забылся тяжелым сном, и, когда опять сознание пришло к нему, Сара так же сидел рядом с ним в этой затхлой конуре. Сара сказал:

— Еще один день прошел.

Инари не было. Каллио повернулся на другой бок. Голова, казалось ему, отваливается. Он спросил:

— Кто меня вытащил?

— Я, — сказал Сара и продолжал, слегка шепелявя: — Вот ты теперь не получаешь два дня платы, а зато, когда встанешь, сразу все отработаешь с лихвой. Мы требуем восемь марок в час.

Каллио снова впал в беспамятство. Когда он очнулся, наверно, был день. У входа в конуру Сара громко разговаривал с десятником. Он говорил:

— Мои родители, когда поженились, жили на чердаке, потому что они были батраками. Они выпросили у хозяина небольшой торп, за который отец должен был работать, как лошадь. Они стали торпарями и начали строить дом, когда мне минуло четыре года, — понимаешь, четыре года. А когда изба была построена, мне было уже десять лет. У нас не было лошади, и отец с матерью таскали бревна на себе, а я, мальчишка, таскал топор и пилу. И за эту избу отец восемь недель ежегодно в течение десяти лет отрабатывал хозяину, а в тысяча девятьсот первом году, когда мне исполнилось девятнадцать лет, — я был самый старший, и нас было шестеро детей, — хозяин сказал: «Убирайтесь куда хотите и отдавайте избу». Надо было убираться. И я убрался, и вместе с отцом пошли мы сюда, в лес, и все дети разбрелись по свету. Отец с матерью больше работать не могут, понимаешь ли ты, а мне хватает только-только на себя.