В стране у Карибского моря - [50]

И так пошло день за днем, и скоро все это стало входить в привычку: напряжение переходов, насекомые, дожди, голод, убожество жилищ, дающих нам приют. Приходилось мириться с тем, что в них мало удобств и мало света, зато много грязи и чада, коптящие, потрескивающие сосновые лучины, ради которых ежегодно гибнут тысячи и тысячи красавиц сосен, скудная, однообразная еда. Но трудно привыкнуть к виду детей, которые вместе с собаками, курами и свиньями ползают в грязи, такие же чумазые и завшивевшие. Наравне с этими животными они достают пищу из горшков без помощи ложек или вилок — их существование ничем не похоже на то, которое мы называем человеческим… Вас не покоробит, дорогой друг, если я приводу несколько зарисовок с натуры? Вы ведь знаете, и вижу жизнь такой, какова она есть, и ни на что не накрываю глаза.

Холодная ночь в деревне Пасталь высоко в горах. И соседнем селении к нам присоединились два маленьких мальчика — один лет десяти, другой лет семи. Они навещали родственников, а теперь возвращались домой. До начала обычного после полудня дождя они успели довести нас до дома своей матери. Собственно, это был даже не дом, а убогая хижина, в которой гулял ветер. На вопрос об отце — пожатие плечами, довольно обычное в этих местах. У матери еще трое других детей. Паши провожатые немедленно снимают свои более или менее чистые выходные костюмы — мать любит порядок. Нижних рубашек на мальчиках нет, а по виду их тела можно безошибочно заключить, что они не мылись уже много недель. Они надевают свою повседневную одежду, которая состоит из лохмотьев.

Хижина построена из неотесанных сосновых бревнышек и покрыта сосновой щепой. Величиной она, пожалуй, 3 на 3,5 метра. В один из углов я приткнул свою раскладную койку. Рядом стояли мешки с кукурузой, в которых возились крысы, тут же гуляла наседка с цыплятами — кстати, без цыплят не обходится ни в одном доме. Снаружи о бревна терлись свиньи. Сквозь широкие щели дул холодный ночной ветер. Мне не спалось. За жиденькой перегородкой на коровьей шкуре, натянутой на раму из жердей — таковы здесь лучшие постели, — спала хозяйка с тремя малышами. Рядом на деревянном топчане спали оба мальчика. Вдруг слышу — женщина велит старшему, чтобы он прогнал свиней: оказывается, ей они тоже мешают уснуть. Мальчик вылезает из-под изодранной, отвердевшей от грязи простыни, которую он делит со своим братом. Совершенно голый, как спят здесь все мужчины, он ложится на пол, то есть на голую утоптанную глину, раздувает огонь, тлеющий между камнями, зажигает лучину и выходит наружу. Он с бранью выполняет поручение и загоняет свиней в находящийся поблизости решетчатый загон. Затем он возвращается, держа высоко над головой мигающую лучину, которая дает мало света, но много дыма. «Прямо как на картине Рембрандта», — приходит мне в голову. Мальчик подносит свет к постели, ловко излавливает одного за другим нескольких клопов и сжигает их. Затем снова ложится под бок к своему брату. Но через некоторое время оба настолько замерзают, что мне слышно, как они стучат зубами. Наконец они не выдерживают и тоже лезут к матери на коровью шкуру. Теперь их там шестеро, и один бог знает, как они все помещаются…

На следующий вечер. Скотоводческая асъенда Лос Тросес. Только, пожалуйста, никаких иллюзий: богатый асендадо живет, разумеется, не здесь, у него есть комфортабельный особняк в Тегуке, таков здесь порядок. Здесь живет лишь управляющий, получающий мизерное жалованье, и около двух десятков пастухов и рабочих, оплачиваемых еще хуже. Все они ютятся в нескольких каморках похожего на конюшню глинобитного дома, темных, с голыми стенами. Теснота такая, что мне некуда было поставить хотя бы один из моих ящиков, не говоря уже о койке. Лишь в маленькой незакрывающейся передней я смог ее пристроить по указанию управляющего, причем она наполовину высовывалась за порог. Альбино отвели место рядом со мной на голом полу.

На ужин несколько тортилий да сухой бобовый концентрат — я одного дня не стал бы работать на богатого хозяина при таком постыдном питании! Однако после этой жалкой трапезы люди еще сидят у костра, играют в карты, плюются, шумят, посматривают подозрительно и недружелюбно в мою сторону. Все это до жалости бедные парни, сущие оборванцы — о, наши романтические представления о ковбоях!

Слышу Ваше возражение: «Зачем так много отрицательного! Почему он не пишет ни о чем другом, неужели там нет ничего более отрадного?..»

Наряду с отрицательным тут есть и немало положительного. Извините, если я до сих пор слишком мало уделял этому внимания. Теневые стороны всегда ощущаются сильнее, так как они давят и угнетают, и о них хочется говорить, чтобы облегчить душу. Я уже рассказывал о ландшафте с его красотами, о великолепных видах на горы, частично еще девственные, нехоженые. Затем — чудеса растительного мира. А животные? Смотрите сюда, быстро: вон стадо черных цепкохвостых обезьян, они бесстрашно перепрыгивают над рекой с одной стены тропического леса на другую! Сколько изящества в движениях этих искуснейших акробатов животного мира! А слышите этот глухой рев из темной чащи у реки? Спокойно, не пугайтесь, это вовсе не хищные звери, это безобидные олинго — ревуны, которые здесь, к счастью, еще не совсем перевелись. А там в кустах ритмично вспыхивают и гаснут мириады летающих светлячков. Вы слышите пронзительные крики цикад, звонкое мелодичное кваканье маленьких лягушек… А посмотрите на прелестную окраску пестрых попугаев ара или бабочек… Все эти проявления природы — как прекрасны, гармоничны они, как возвышают душу!..