В сторону южную - [39]

— Да ну, тяни ты его! — кричала Вера Сергеевна, потом неожиданно толкнула меня в спину: — Ну, вылезьте же наконец или меня выпустите.

Я очнулась от своего отупения и выскочила из машины.

Меня неожиданно поразили лица людей, столпившихся на тротуаре возле машины. Люди смеялись. И когда я обошла машину и увидела красного от напряжения Петьку, двумя руками вцепившегося в хвост орущего безостановочно, скребущего передними лапами асфальт Чучика, я, вместо того чтобы подхватить несчастного пса, освободить его от Петькиной мертвой хватки, начала хохотать вместе со всеми. Вера Сергеевна подбежала к Чучику, схватила его за ошейник. Петька выпустил хвост, и Чучик, повизгивая от пережитой боли, прижался к Вере Сергеевне.

Но у своего дома он преобразился. Перед нами был решительный охотник, знаток запахов и троп. Туго натянув поводок, нагнув голову, он вел нас за собой, и мы только молча переглядывались. Завернув за угол, пройдя через арку, он ввел нас в огромный двор. Напрямик через газон подвел к подъезду в углу. Дверь была открыта. Чучик мимо лифта потащил к лестнице.

— Погоди ты, — сказала Вера Сергеевна, — мы лучше на лифте, сил нет. — Она полезла в сумку за бумажкой с адресом.

— Потерпи, немного осталось, — Петька потянул Чучика к лифту.

И тут Чучик показал характер. Строптиво, резким движением он крутанул головой, уперся лапами в пол.

— Что это он? — растерянно спросил Петька.

— Отпусти, — посоветовала Вера Сергеевна, и Чучик, одним махом преодолев несколько ступенек, сел перед дверью на первом этаже и нервно взвизгнул.

— Умница, правильно, двадцатая, — Вера Сергеевна бросила бумажку с адресом. — Давай голос!

Мы стояли рядом с Чучиком, радостно улыбаясь, предвкушая, что сейчас произойдет, и, если говорить честно, не очень спешили нажимать кнопку звонка, наслаждаясь этим предвкушением.

Чучик снова взвизгнул, торопя нас.

— Нажимай, — кивнула Вера Сергеевна на черную кнопку, — ему, видно, лаять запрещают.

— Пускай мама, — сказал Петька и бросил поводок.

Я нажала кнопку. Тишина.

— Ушли его искать, — прошептал сипло Петька.

Но за дверью послышалось шарканье шлепанцев.

— Кто там? — спросила женщина.

— Ну, голос же, Чучик, голос! — умоляюще прошептал Петька.

Чучик взвизгнул коротким, срывающимся от волнения лаем.

Дверь открылась. Молодая, полная, с заспанным лицом женщина, запахивая халатик, стояла на пороге.

— А, нашелся, — сказала она вслед Чучику, вихрем ворвавшемуся в квартиру. Потом повернулась к нам. — Спасибо, — сказала она, вежливо улыбнулась и закрыла дверь.

Дурацкие улыбки еще держались на наших обескураженных лицах. Первой очнулась Вера Сергеевна.

— Вот так. Получили, — сказала она и покривилась углом рта со стершейся помадой, как кривилась тогда, ночью, увидев меня в лечебнице. — Вот так, — повторила она и потянулась к звонку.

— Не надо, — попросила я.

— Да не бойся, — грубо сказала Вера Сергеевна и нажала кнопку.

За дверью послышались тихие-тихие шаги и замерли, на нас смотрели через глазок и не открывали.

— Как зовут собаку? — громко спросила Вера Сергеевна. — Нам только это нужно.

— Чап, — донеслось из-за двери.

Молча мы вышли на проспект.

— Не огорчайся, — Вера Сергеевна толкнула меня плечом, — ты же это для собаки делала, а не для них. И… для себя, правда? А девка эта боялась, что денег попросим. Десять процентов. Мне один предлагал. Говорит: «Я щенка за пятьдесят рублей купил, ну и живет у меня год, в общем, говорит, восемь рублей вам полагается».

— Ну, и надо было взять, — сказал Петька, — зверью своему чего-нибудь вкусненького купили бы.

— И то правильно, — согласилась Вера Сергеевна.

— Ой, мне же еще деньги в больницу за Чучика надо везти, — спохватилась я.

— Мам, давай я смотаюсь. У меня есть пятерка.

Я с удивлением посмотрела на сына, потянулась, чтоб погладить его по голове.

— А ты мне книжку Манфреда за это достанешь, — Петька увернулся, стыдясь присутствия Веры Сергеевны и своей сентиментальности.

— Сколько они в виварии стоят? — спросила я у Веры Сергеевны.

— Пять рублей, — спокойно ответила она. — Ну, я пошла.

— Я довезу вас.

— Не надо. Мне за костями идти, тут недалеко, в мясном мне оставляют. Пока.

— Пока, — сказали мы с Петькой разом.

Она медлила уходить.

— Ты вот что, не огорчайся, ладно? — попросила она меня снова. Видно, лицо у меня было плохое. — Это все — это недаром, увидишь. Добро, оно себя окажет. Поверь мне, — она подмигнула мне, толкнула плечом. И пошла.

Мы с Петькой молча смотрели ей вслед.

И видели, как, широко шагая, в цветастом старомодном платье с вытянутым подолом, идет в толпе немолодая, худая женщина, оставляя в размякшем асфальте большие следы тяжелых, опухших на щиколотках ног, обутых в мужские разношенные парусиновые туфли.

— Мам, — сказал Петька, — тебе домой пора. Папа там волнуется. — Он обошел машину, открыл передо мной дверцу нашего задрипанного «Запорожца» и тихо закрыл, когда я села. Этого он не делал раньше никогда. — Я быстро вернусь, — он наклонился к окну. — И сегодня поедем. Успеем собраться, мы тебе с папой поможем. Вот увидишь, как здорово будет! — крикнул он уже на ходу, широкими шагами длинных ног пересекая улицу.