В сторону южную - [37]

— Я заведу его, не беспокойтесь, — с готовностью вины сказала Валентина Романовна. — Идем, Пушок.

Пес вопросительно посмотрел на мужчину.

Но мужчина не отрываясь смотрел на Чучика.

— Конечно, это не по правилам, — пробормотала смущенно Валентина Романовна, — но случай исключительный, а деньги хозяйка вернет, — она мельком взглянула на меня, и я по этому взгляду и растерянному лицу девушки поняла, как она сердита на нас и на себя.

Мужчина молчал и все так же, не отрываясь, глядел на Чучика.

— Конечно, я нарушила законы этики, — упавшим голосом еще раз попыталась спасти положение Валентина Романовна, — я должна была дождаться вас, потакая жара, а женщина…

— Этики? — спросил мужчина и посмотрел на Валентину Романовну так, словно вернулся откуда-то издалека и впервые увидел нас всех.

— Я говорю, что вас должна была дождаться…

— Был такой человек — Альберт Швейцер, — сказал мужчина, и Валентина Романовна стала вся внимание и головой закивала, подтверждая, что знает и помнит Швейцера.

— Так вот, он сказал, что этика — это уважение ко всякой жизни, ко всякой, а не только к человеческой. Его в седьмой, — неожиданно закончил он и погладил пушистого пса по голове. — Он умница и очень нам дорог. Очень, — повторил он с нажимом, — так что уж, пожалуйста, повнимательнее.

— На нас, по-моему, — начала Валентина Романовна… Она снова обрела достоинство и уверенность.

— Знаю, знаю, вы на высоте, — успокоил ее мужчина.

— Идем, Пушуля, — позвала девушка, — идем, сахарку дам.

Но пес вдруг навострил уши, чуть подался вперед. Только сейчас он заметил Чучика.

— Нельзя тебе, братец, — сказал мужчина и положил ему на голову неожиданно широкую и крепкую руку с коротко обрезанными ногтями.

Но пес и не рвался — просто хотел получше разглядеть, что происходит с этим странным незнакомым безумцем. Он смотрел на Чучика с мудрым и спокойным превосходством, будто сознавая, что тайна, к которой он теперь приобщен, благородство его миссии навсегда отделили его от смешного, неистово радующегося жизни остроухого мокрого дуралея.

— Ничего, Пушок, ты тоже скоро будешь так бегать, — утешил его мужчина, и пес быстро и, как мне показалось, насмешливо глянул на него. Он не принимал соболезнований, и во всей повадке его было ощущение равенства человеку в блестящих очках, равенства и бесконечного доверия.

Он сам первый повернул к двери, и все вошли вслед за ним в поблескивающий полированными панелями вестибюль.

— Я привезу деньги, — растерянно, вслед им, сказала я. Но мне никто не ответил.

И тут я заметила Петьку.

Он сидел на каменном выступе фундамента, острыми локтями упершись в худые колени, положив подбородок на сцепленные кисти рук, и смотрел не отрываясь на Чучика.

И я вдруг вспомнила, увидев его дешевенькие старые джинсы, что три дня назад он попросил купить ему новые брюки. В путешествии, которое должно было начаться сегодня, мы решили на обратном пути заехать в Пушкинские Горы, и Петька страшно обрадовался и разволновался, узнав об этом. Он тут же начал просить новые брюки и, когда я спросила, зачем в дороге понадобятся они ему, с удивлением посмотрел на меня.

— Но мы ведь к могиле Пушкина пойдем, — пояснил он, и я тогда засмеялась.

— Пушкин простит тебя, надеюсь.

Но сейчас, увидев его бледное лицо городского подростка-книжника, внимательный, стремящийся проникнуть в суть восторга и счастья Чучика взгляд, укорила себя за безразличие к тем необходимостям и правилам, по которым шла его не очень понятная мне жизнь.

Я подошла к нему. Петька поднял голову и серьезно сказал:

— Он сейчас родился во второй раз, по-настоящему, и понимает это.

— Да, — ответила я, — но все-таки его надо изловить.

Но Чучик и не думал убегать от нас. Он ждал нашего приближения, распластавшись на земле, и смотрел на нас не моргая, очумелым от счастья взглядом косо поставленных, медовых глаз.

Как только я взяла поводок, он поднялся и пошел рядом, чуть касаясь боком моей ноги, словно именно так, а не через свободно свисающий ремешок было необходимо ему чувствовать свою связь со мной.

Посадили его на переднее сиденье, возле меня. Петька сел с Верой Сергеевной сзади. Беда оставила свой след на Чучике, и мы всю дорогу к его дому жалели, что, несмотря на раскрытые окна, в машине нет сквозняка, — бедный Чучик пропах своим несчастьем: скитаниями по клеткам и собачьим фургонам. Его густая шерсть крепко впитала в себя запах псиного бесприютства, и мы сочувствовали его хозяевам и себе. Чучика не обижали наши насмешки и не смущал свой запах. Высунув голову в окно, прищурив глаза, он вдыхал просвечивающим на солнце алым биением крови, светло-коричневым, матовым носом запах улицы и был напряжен и взволнован.

— Знает машину, — кивнула на него Вера Сергеевна, — а вот мой Туз боится смертельно, даже если стоит машина — близко не подойдет.

— Скажите, пожалуйста, — вежливо спросил Петька, — а сколько у вас собак?

— Три, — ответила Вера Сергеевна, — Дож, Дымок и Туз.

— Зачем так много? — поинтересовался Петька.

Я обернулась и предостерегающе-укоризненно посмотрела на него, но Петька сделал вид, что не заметил моего взгляда, лишь уточнил: