В стороне от фарватера. Вымпел над клотиком - [55]

— Ясно. Разрешите идти?

— Идите.

Николай Степанович повернулся к двери, но ему помешал выйти из рубки радист.

— Ответ с «Ладожца», Александр Александрович… — доложил он, протягивая от двери радиограмму.

— Постойте, — сказал Сомов помполиту, молча пробежал глазами сообщение «Ладожца», снова склонился над картой. — А, черт возьми, «Ладожец» в двадцати семи милях от немца. Он подойдет на целый час раньше нас. И уж тут едва ли потребуется наша помощь…

Ни по содержанию последних фраз, ни по интонации Николай Степанович не мог определить — рад или разочарован капитан.

Сомов задумчиво поскреб затылок.

— Ну, хорошо! Дальше увидим, как сложится… А сейчас подготовка к оказанию помощи не отменяется. Рулевой, сколько на курсе?

…Через час на горизонте возникло пятнышко освещенного заревом низкого облака. Еще через полчаса зарево расширилось во всех направлениях, и временами из-под черты горизонта вырывались языки пламени. Вся команда «Оки» собралась на ботдеке.

— Горят фрицы, — беспечно заметил Горохов.

— Дурак набитый, — тихо ответил Максимыч. — Молчал бы, если сказать нечего… Не фрицы горят — люди горят. Моряки горят, такие же, как мы с тобой…

Горохов смолчал, не огрызнулся, как обычно. Действительно, не то сморозил. Не салют ведь, не фейерверк — люди горят…

Зарево между тем поднялось над горизонтом, с каждой минутой становясь ярче и отчетливей. По волнам поскакала огненная дорожка отраженного пламени.

К зареву подползали тусклые светлячки огоньков, какая-то черная тень заслонила пожар. На фоне трепетного, пульсирующего света четко возникли очертания отдаленного судна.

— «Ладожец» подошел к немцу, — проговорил старпом. — Мы доползем к ним минут через сорок…

— «Ладожец»? — повторил тихо Горохов. — «Ладожец»…

Огонь вспыхнул, заклубился, потянулся вверх, принимая грандиозные размеры, а затем начал тускнеть, увядать, садиться, словно опадать в точку, из которой возник.

— Гляди-ко, ловко как, — сказал Максимыч. — Сразу открытое пламя сбил…

— А почему мы остановились, Игорь Петрович? — спросил из темноты чей-то звенящий от тревоги голос, кажется Вертинского.

Старпом метнулся к поручням, перегнулся за борт. Вода лениво тянулась от носа к корме.

— Да, идем малым ходом, — удивился старпом. — Николай Степанович, — отыскал он взглядом приземистую фигуру помполита, взял его под руку, отвел в сторону. — Мы идем малым ходом, вам следовало бы спуститься в машину.

— Я только что оттуда. Перегрелся головной подшипник. Говорят, не рассчитали возможностей машины, зря дали форсированный ход. Минут двадцать можно работать только на малых оборотах…

— Старшего штурмана капитан вызывает на мостик, — раскатилось над палубой из динамиков.

— Старпом, меня зовут к радиотелефону. Приближайтесь к судам, не изменяя курса, — приказал Сомов Карасеву.

— Я «Ладожец», я «Ладожец», «Ока», как меня слышите? Прием… — доносилось через открытый иллюминатор радиорубки.

— «Ока» слышит вас, я «Ока», слышу вас хорошо, у аппарата капитан Сомов. Прием…

— Я «Ладожец». У микрофона капитан Шубин. Я ошвартовался к борту теплохода «Везер». Судно нагружено пиломатериалом. Пожар начался в машине, охватил палубный груз. Команда боролась с огнем одним ручным брандспойтом. Открытый огонь нам удалось быстро ликвидировать, продолжаем тушить пожар в помещениях средней надстройки. Что делается в трюмах — пока неизвестно. Экипаж принят на мое судно, много обожженных. Подойдите ближе, держитесь на безопасном расстоянии. Вероятно, потребуется ваша помощь. Как меня поняли? Прием…

— Понял вас хорошо. Жду дальнейших сообщений.

Александру Александровичу следовало сказать: «Жду дальнейших приказаний». Уместность такого ответа подсказывалась самим ходом событий. Но Александр Александрович остался верен себе даже в такую тяжелую минуту: не мог он в совместных действиях двух экипажей занять второе место, стать исполнителем приказаний капитана-мальчишки…

Нет! Вторая роль в таком деле Сомова никак не устраивала. Надо стать главным персонажем событий. Но как это сделать? как…

Александр Александрович зорко следил за развитием спасательной операции. Он напряженно, лихорадочно думал, внешне оставаясь невозмутимым.

В его голове постепенно созревал план.

Нужно бы занять позицию, удобную для наблюдения, выбрать место поближе к судам…

Вмешиваться незачем, пока есть известный риск неудачного оборота спасательных работ, ведь неизвестно еще, что творится в трюмах…

Когда экипаж «Ладожца» почти завершит свое дело, он, Сомов, подойдет к «Везеру», высадит на бедствующее судно своих людей, разразится каскадом решительных команд и указаний; он заставит свою команду быть деятельной, и эта активность волей-неволей охватит экипаж «Ладожца» — все бросятся выполнять именно его, Сомова, команды, и вся инициатива перейдет в его руки. Для довершения дела останется только публично указать капитану Шубину на явную непродуманность, неосторожность каких-нибудь его действий. А уж за этим дело не станет, капитан-мальчишка наворочает делов — в этом Сомов не сомневался…

Ну, и его информация пароходству должна уйти в эфир раньше шубинской…

Александр Александрович стал осторожно обходить суда с подветра, чтобы выбрать нужную позицию и видеть все, что происходит на немце. Он застопорил машину, и судно остановилось в полумиле от «Ладожца» и «Везера».