В ритмах Черной Африки - [36]

Мы медленно шли по улице, перескакивая через канавки зеленоватой воды, вытекавшей из домов (в Сокоде тоже нет канализации), и дружеской улыбкой отвечали на добродушные замечания женщин, наблюдавших за нами. Опять нас сопровождала ватага детей, которые с интересом наблюдали за каждым нашим движением, но сохраняли почтительную дистанцию. Мы уже издали увидели, как в конце улицы суетились фигуры в белых рубахах. Когда мы подошли, мужчины в белом сидели у своих циновок. Этот маленький базар был устроен специально для нас.

Здесь были выложены различные изделия из дерева, кости, кожи, тростника и металла. Маски, фигурки, дудки и галабии, ковры ручной работы и ткани, трубки, сумки и кошельки из змеиной кожи, шляпы, сплетенные из травы, вышитые шапочки, керамические миски, костяные гребни и всевозможные украшения. Некоторые изделия свидетельствовали об их арабском происхождении, другие скорее всего были привезены из Мали, Нигера или Буркина Фасо. Я немного опасалась, что сейчас начнутся обычные сцены — нам будут навязывать свои товары и пойдет утомительная торговля. Но ничего этого не произошло. Торговцы, а это были, конечно, хауса, держали себя с достоинством и подавали нам один предмет за другим и снова клали их на место, если они не вызывали нашего интереса.

Мы выбрали пастушескую трубку, украшенную змеиной кожей. Долго рассматривали кожаную шахматную доску с красивыми фигурками, вырезанными из кости.

— Вы только посмотрите, — терпеливо говорил торговец, подавая отдельные фигурки, будто лаская их. Остальные кивали в знак согласия и время от времени вставляли слово похвалы.

— Мне надо посоветоваться с мужем, — сказала я наконец. Шахматы были довольно дорогие, и у нас не было необходимой суммы.

— Конечно, — улыбнулся мужчина, — я знаю, как это принято в Европе. У нас деньги! у женщин, у вас они у мужчин.

Он немного подумал, потом завернул шахматы в кусок бумаги и вложил пакет в мои руки. Я могу показать шахматы мужу, они определенно ему понравятся. Если я их не возьму, ничего страшного. И добавил (слова эти остались у меня в памяти):

— До того, как вы примете решение, можете любоваться ими.

Договорились, что вечером он придет в ресторан, где мы ужинали.

Не знаю, были ли они разочарованы. Возможно, они ждали от нас большего, а для себя, значит, успешной торговли. Они простились с нами так, как будто были вполне довольны. И сразу же начали укладывать товар.

Родина есть родина

Вечером мы сидели на террасе ресторана под красными акациями. Перед входом остановился роскошный «Пежо», и из него вышел стройный мужчина в пестрой одежде. Наше внимание привлек большой значок партии ОТН и портрет генерала Эйадемы на груди.

Едва он сел за соседний столик, как прибежал хозяин и с вежливым поклоном поставил перед ним бутылку пива.

Мы перестали им интересоваться и продолжали рассматривать шахматы. Мужу они тоже понравились, но цена казалась завышенной.

И тут вдруг человек из-за соседнего стола на отличном чешском языке спросил:

— Простите, а сколько за них просят?

Можете себе представить наше удивление.

— Приношу свои извинения, что вмешиваюсь в ваш разговор. Я так давно не слышал чешской речи, — сказал мужчина с портретом Эйадемы.

Мы поинтересовались, где он так хорошо научился говорить по-чешски.

— В Брно, — сказал он, — я учился там, а здесь работаю ветеринаром. Разрешите мне к вам подсесть?

Он заказал пиво и попросил унести недопитые бутылки нашей кока-колы.

— Чтобы вы чувствовали себя как дома, — заметил он. — Это не пльзеньское, но пить можно.

— Вы говорите прекрасно, — сказала я ему.

— Правда? А знаете, за эти семь лет, что я вернулся в Того, я слышал чешский только от Вальдемара Матушки. Помните, «По старой замковой лестнице, по лестнице каменной»… — запел он. — Я привез много пластинок.

— А почему бы вам как-нибудь не приехать в Брно? — спросила его наша дочь.

Он принял это как шутку и искренне засмеялся. Потом вдруг стал серьезным и сказал:

— Это не так просто. Вообще все не так просто. А ведь мне необходимо съездить туда хотя бы на два дня. У меня там сын. Я там женился. Моя жена учительница. Но в Того ехать со мной не захотела, и мы развелись. Я не сержусь на нее, знаю, что все это сложно. Родина есть родина! Я бы не мог постоянно жить у вас, она не могла бы жить здесь.

— А как ваш сын? — спросила я.

— Мы договорились, что, когда ему исполнится восемнадцать, я приглашу его в Того, — пусть сам решит, где ему жить. Здесь ему было бы неплохо. Я бы позаботился о нем. Если бы он захотел получить высшее образование, я послал бы его в Париж.

Между тем начали сходиться гости нашего нового знакомого. Среди них — офицеры, директор лицея, инспектор, какие-то важные чиновники, не знаю кто еще, потому что мы в этом смешении лиц, постоянно знакомясь, не успевали запоминать званий и имен. Видимо, это была местная элита, потому что, как мы позднее узнали, ветеринар был секретарем ОТН в Сокоде, человеком уважаемым и с перспективой. Сдвинули несколько столов, а хозяин то и дело бегал за пивом. Главной фигурой в этом обществе был ветеринар, в некоторой степени соотечественник. Наше присутствие, конечно, определило направление и тему беседы. Началось, насколько мне не изменяет память, с пива.