В ритмах Черной Африки - [34]

Нас поместили на территории казармы, которую называют «Camp militaire»[26]. Казармы есть в каждом большом городе, потому что солдаты выполняют и функции полиции. Домик, в котором мы жили, по-видимому, был предназначен для членов правительства и военачальников, приезжавших сюда с проверкой. В нем было две комнаты, обставленные самой необходимой мебелью: столы, стулья, кровати с прогнувшимися металлическими сетками. Между комнатами небольшая душевая и туалет. Водопровод не работал — то ли по техническим причинам, то ли из-за недостатка воды, поэтому нам выделили трех солдат, которые постоянно пополняли ее запасы. А поскольку потребность в воде в эту апрельскую жару была большой не только в нашем доме, но и в домах офицеров, то по двору беспрерывно бегали солдаты с ведрами. Трудно сказать, было для них это наказанием или наградой. Другие солдаты в это время занимались строевой подготовкой на пыльном дворе или отправлялись на учения. Они уходили колоннами с деревянными макетами ружей, возвращались, уже не соблюдая никакого строя, грязные, запыленные; учебные ружья традиционно несли на голове, разорванные майки были набиты плодами манго.

В домике не было кондиционера, так что и нам, гражданским, доставалось. Не забуду первую мочь. Температура выше 30 °C, о сне не могло быть и речи. Мы бегали мод душ, но вода не освежала. К тому же совершили роковую ошибку: открыли окно, наивно полагая, что в комнате станет прохладнее. В ту же минуту на нас набросились тучи комаров. Мы бесстрашно с ними сражались, заворачивались в простыни — здесь почему-то не было москитных сеток; снова бросались под душ и смотрели на стрелки часов, которые никогда не двигались так медленно. Наконец пришло томительно ожидаемое нами утро. При дневном свете мы смогли рассмотреть себя, на что мы стали похожи: распухшие, все покрытые красными пузырями. На улице мы увидели, как из прекрасного современного отеля выходили отдохнувшие и шумные туристы. Мы лишь с завистью проводили их взглядом. Нас же охватывал ужас перед предстоящими страданиями. Но изменить мы ничего не могли: учителя и молодежь жили в интернате лицея, мы — почетные гости — в казарме. Не знаю, кому было лучше.

Питались мы вместе с руководителями команд в обычном ресторане, сидя за одним столом, точнее, за несколькими сдвинутыми столами на приставленных к ним длинных, шатких лавках. Хозяин ресторана приносил большие миски, и надо было вовремя занять свое место, в противном случае опоздавший мог застать их уже пустыми. Каждый, не стесняясь, брал лучший кусок, не считаясь с присутствием других. Пользовались только ложками и вилками. Мы попросили ножи, но только положили их на скатерть рядом с тарелками, как они тут же исчезли. Сосед молча взял нож и пустил по кругу. Кости и остатки еды просто бросали на пол или клали на бумажную салфетку, и по окончании обеда все вокруг напоминало конец веселой попойки. Когда посуду убрали, маленький мальчик влез на стол и небольшим веником смел с него на пол, потом свернул скатерть, подмел пол, и все снова было в порядке.

Площадка, где проходили встречи по волейболу, находилась на холме, прямо над площадью. Мячи скатывались по склону вниз, поэтому устроители матчей ставили здесь кордон из пятидесяти подростков, которые ловили мячи или бегали за ними. Это очень затягивало игру, но когда предложили натянуть вокруг площадки сетку или перенести ее на более удобное место, они только отмахнулись, сказав, что у них достаточно мальчиков, которые могут бегать за мячами. Причем делают они это с удовольствием. Возможно, они были и правы, потому что «носильщики» выполняли свои обязанности с таким азартом, что каждый мяч отвоевывался в борьбе, дело доходило чуть ли не до драки.

Уровень игры, конечно, был низким, волейбол здесь только начинался, и мы не переставали поражаться воодушевлению и самоотверженности игроков и устроителей матчей, восторженным зрителям, окружавшим площадку. Счастливые улыбки на лицах игроков были лучшим подтверждением того, какую радость им доставляет игра. В состязаниях приняла участие и команда девушек. Она пользовалась таким же успехом у молодых болельщиков, как и команда юношей. Именно здесь, в мусульманской части Центрального и Северного Того, это было примечательно.

В числе руководителей команд было несколько учительниц. Все относились к играм очень серьезно и стремились, чтобы их команда оказалась победительницей. И все-таки у меня складывалось впечатление, что интерес к волейболу не ограничивается только местным патриотизмом. Было просто трогательно наблюдать, какую заботу проявляли учителя о своих воспитанниках, как делали им массаж, обмахивали полотенцем, подбадривали. Одновременно эти встречи были для них возможностью общения, приобретения опыта. Тренеры тоголезской сборной засыпали вопросами о технических приемах. Каждый перерыв превращался в импровизированный инструктаж. Они хотели знать, какие ошибки допустили их ученики, как должна проходить тренировка и т. д.

Однажды вечером учитель из Дапаона, города на севере, привел подвижного ловкого парня и попросил мужа научить его наносить атакующий удар. На следующий день об этом узнали другие, и пришлось устроить инструктаж о том, как принимать нижние и верхние мячи. В Сокоде на мотоциклах и велосипедах приезжали и учителя, команды которых не попали в число участников матча, но желали быть причастными к этому событию. И так из вечера в вечер проходили незапланированные лекции и беседы для руководителей команд и судей. Это было утомительно, но человек забывает о любой усталости, когда встречается с неподдельным интересом, когда он знает, что его усилия полны смысла и значения. А в этом мы не сомневались ни минуты.