В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая - [17]

Не обернувшись, не сказав мне на прощание ни слова, он скорым шагом удалился метров за сто пятьдесят по берегу, вновь разнагишался там, расположившись около свалившегося с яра дерева, сумел опять развести костер, достал стакан и "полторашку".

...Еще с середины реки, помнится, я различил-заметил лодку на песках, немножко выше от мыса. Там же красовались двое молодых парней лет шестнадцати-семнадцати в одинаковых темно-зеленых плавках. Они с немалой осторожностью прошли по скользкому откосу, секунд на пять исчезли за кустарником, разросшимся на низеньком обрыве над водой, и, появившись вновь теперь уже на "нижней" левой стороне песков, неспешно подходили к вспучинам сухого, рыжего суглинка. Поначалу я решил, что оба подались-направились нырять за раками. Но еще минуты полторы спустя уже не сомневался в том: они "подстерегали" непосредственно меня, выходя на траекторию моего движения к мыску в их направлении.

Третьим в лодке, на ее носу, затащенном с воды на берег, сидел-оставался мальчонка лет, наверное, восьми в такого же цвета, как и "у старших", плавках. Держа в губах надувную пипку и раздувая щеки, он старался ртом наполнить воздухом свой разрисованный цветками и утятами прозрачный спасательный круг, уже облегавший его под мышками.

Однако мой ориентир был точно на мысок, в район их лодки, и я, отжавшись порезче правым веслом, несколько подкорректировал прямую курса. Заметив это, парни выжидающе привстали, продолжая наблюдать за мной, а затем, опять исчезнув за кустами, вновь появились около мыска, словно выходили под дорогу.

- Дядь, закурить не будет? - баском спросил один из них, что был покоренастей и постарше.

- Не курю, - отозвался я.

Вдруг за мысом берега на изворотине, что ниже по реке, как раз напротив выхода в Оку с затона Дмитриевых Гор, раздались голоса и смех, и человек со спиннингом возник на тамошнем приступке яра. Парни сразу же направились туда, зашагав неторопливо по песчаникам.

Я, чтоб как-то более по доброму "разбавить" столь сухие отношения при нашей встрече, притормозивши лодку, крикнул им:

- За раками полазить-понырять собрались что ли, мужики?

- За ними.

Тем временем лодка успела замедлить ход, остановиться - и не удерживай ее на месте веслами, давно бы уже пошла-подалась за ними следом, сносимая весьма значительным течением реки на ямах около мыска.

- Есть раки-то?

- Попадаются. На той неделе восемьдесят штук поймали.

- Крупные?

- Мелких не брали.

Парни отошли уже с полсотни метров в направлении явившегося на приступке спиннингиста, как у мыска раздался странный всплеск, заставивший интуитивно обернуться...

Картина, что предстала в тот момент передо мной, была поистине пронзающей и страшной. В пузырчатой пене завертины, в арочном жерле подмоины, под ее нависшим козырьком, словно в черной пасти серой башки какого-то подземного берегового чудища барахтался их паренек. Его с великим чудом удерживал почти пустой прозрачный круг с незаткнутой, по-видимо-му, пробкой. Он не кричал, поскольку беспрерывно кашлял, дергая руками, уже поперхнувшись водой. Секунда, другая - и его могло затащить в кольцо завертины, с весьма неслабым внутренним течением, потянуть ко дну почти восьмиметровой ямы...

- Мужики, пацан в подмоине! - заорал я диким, незнакомым голосом, сжимая крепче ручки вёсел, чтобы поспешить на помощь, и при всем при этом, понимая, что мне его спасти нет никакой возможности.

Оба, тотчас же сообразив, в чем дело, уже неслись-летели в направлении мыска. Старший - лишь малейшее мгновение скрывался за кустами, разросшимися над водой, и, мелькнув одной секундой на мыске, уже взметнулся брызгами в водовороте. Второй нырнул перед кустами, наперерез течению, и вплавь устремился к нему навстречу. Паренька они успели ухватить почти одновременно, обнаружив всплывший среди белой пены глянец пузыря спасательного круга с мизерным остатком воздуха.

К удивлению, откашлявшись, паренек самостоятельно шагнул-забрался в лодку, уселся на ее носу. Он долго, безучастно слушал братьев, кричавших на него за то, что тот без их согласия вылез-выбрался из лодки и пошел по столь опасному мыску.

Неожиданно он сам набросился на них, заявив, что во всем виноваты они. Что они ушли, оставили его одного, а у него никак не надувался круг!.. К тому же он не знал, что мыс столь скользкий и опасный. Лишь после этого он вдруг заплакал, заявил, что чуть не утонул, что крепко осерчал на них и более не станет с ними разговаривать.

Парни сразу же смягчились, не зная, чем теперь им возражать ему, и начали упрашивать не говорить о случае ни матери, ни батьке, ни сестрам, ни соседям, ни деду с бабкой, ни его дружкам. Обещали-поклялись купить ему за это в магазине много леденцов, медовый пряник и какую-то забавную игрушку.

Гребок, еще гребок, еще!.. На добрую сотню метров лег-распростерся шлейф потревоженной водной глади, журчащий за кормою лодки. Мириады блесток, отражавших ослепительное солнце, разыгрались на его немножко выгнутой дугой дорожке. Сплошным, слегка голубоватым отсветом повсюду сияла река. Берега с их отражением в воде, словно золотая рама зеркала с его гигантской сверкающей плоскостью! Теперь и дальние (восточные) яры были без пятнышка тени и, казалось, что не только ярко-желтая листва деревьев, но и медно-красные, суглинистые стены Кручи, серо-рыжие обрывы на ярах, промытые волной до белизны песчано-пляжные участки, - все, совершенно все, будто сговорилось беспощадно ослеплять глаза своими утренними, яркими раскрасками.