В полночь упадет звезда - [84]

А еще она отметила, что он волнуется, хоть и не подает вида. Благодан учтиво поклонился Олегу, потом Брюнхильд; на лице его отражалось смятение и удовольствие.

– Всякую зиму князь свою землю обходит, будто солнышко красное! – сказал он Брюнхильд. – А теперь и ты с ним, будто зоренькая ясная!

– Где солнце, там и заря-зареница! – Брюнхильд улыбнулась ему. – Как же мне от батюшки отстать!

И невольно задержала взгляд на его глазах – они притягивали своей неправдоподобной синевой, которая благодаря загоревшему за теплыми морями лицу делалась еще заметнее. Впечатление было настолько сильное, что Брюнхильд невольно рассмеялась. Благодан располагающе улыбнулся ей, сверкая белыми зубами: он знал о чудной силе своих глаз, и, как отметила Горыня, рассчитывал на нее. Золотистые брови на смуглом лице, синие глаза и белые зубы придавали яркости его довольно заурядным чертам, а богатый наряд и уверенная повадка довершали образ удальца и красавца. Наверное, минувшей осенью все здешние девки с ума посходили, отметила про себя Горыня. Но сам Благодан после похода метил выше…

– Ясное дело, что батюшка с тобой расставаться не хочет! – Он чуть заметно подмигнул Брюнхильд. – Кто на тебя взглянет, у того сердце веселится. Знать бы заранее, что ты тоже в гощение пойдешь, мы бы и для тебя дары приготовили достойные. Но уж что есть, тем и кланяемся.

Благодан сделал знак отроку, и к ним поднесли сорочок лисьих шкур, нанизанных на кольца из ивовых прутьев.

– Вот тебе наша дань! Ты куда пришла, сразу всех в полон взяла!

– У меня для этого дева-волот имеется! – Брюнхильд со смехом указала на Горыню. – Она коли захочет, любую рать одна побьет.

– Дева знатная! – с уважением согласился Благодан, оглядев Горыню. – Я вроде нее только одного человека видал – Амунда плеснецкого, да вот еще того буртаса, что он в степи у переволоки на боище одолел. Было б у тебя таких голов десять-двенадцать, и ты могла бы в поле полевать!

– За дар тебе спасибо, – Брюнхильд улыбнулась. – Пришли ко мне сестер твоих, я им отдарюсь.

Горыня заметила, как при последних словах Брюнхильд по лицу Благодана пробежала тень: он рассчитывал на другое. Если бы Брюнхильд, дева, поднесла дар отроку, это уже было бы мало что не обручение. Но она была не так проста, чтобы попасть на уловку, а к тому же с детства привыкла к мысли, что очень многие на нее смотрят как на дичь. И училась сама быть ловцом.

Олег оглянулся, давая понять, что чужой отрок уж слишком долго беседует с его дочерью. Брюнхильд немедленно подошла к отцу. Все так же улыбаясь, она заметила, что отец ее невесел: между бровей его появилась тревожная морщина, незаметная ему самому. Учтивый Благодан сын Семигостев за эти мгновения стал в его глазах если не врагом, то человеком опасным. Знатный родом, храбрый в бою, удачливый – он обладал всеми качествами, нужными для вождя и князя. А его внимание к Брюнхильд ясно показывало: он понимает, какой последний шаг отделяет его от надежд на княжий стол. В глазах Семигостя Олег улавливал ту же самую мысль. Владыка Троеславля держался спокойно, сдержанно, будто ничего такого у него и в мыслях нет, но Олег не зря носил свое прозвище: как на ладони он видел, что эта учтивость, нарядный кафтан с узорным шелком, дорогой дар для Брюнхильд складываются в попытку прощупать почву для сватовства. Взяв с собой в гощение дочь вместо сына, Олег сам широко распахнул ворота для подобных надежд: он как будто показал, что его наследница – Брюнхильд. Троеславль – первый на его нынешнем пути, где живут достаточно высокородные люди, чтобы лелеять такие замыслы. То же самое будет и в Любече, и в Чернигове, и в Переяславле, и еще кое-где.

Но Олег ведь затем и повез Брюнхильд с собой, чтобы тайные помыслы вышли наружу. Однако, как ни привык Хельги Хитрый прикидывать, чего могут хотеть те или иные люди, убедиться, что поляне и впрямь уже почти видят его стол пустым и свободным, было так неприятно, что защемило в груди. Ведь Рагнар жив! Он еще может выздороветь и окрепнуть, когда подрастет, так бывает со многими отроками. Дело было не в Рагнаровой хвори. Его, Олега Вещего, сочли утратившим удачу, а уж это повлечет за собой потерю всего – детей, власти, чести.

Прием даров продолжался обычным порядком: сначала старейшины сдают хлеб и прочее, князь осматривает, тиуны принимают и уносят в клети. Потом подошли молодухи с «княжьими сорочками». Горыне давно надоело топтаться на спиной Брюнхильд, но Олег все так же улыбался, с поцелуем передавая молодухам благословение на рождение многочисленного потомства. Да он и сам бы мог тому способствовать, подумалось Горыне: вон как светятся смарагдовые глаза Олега, как смущаются от его улыбки молодухи. Он еще далеко не старик и весьма хорош собой как мужчина. У тех, древних князей, что имели по триста жен, и сыновей бывало довольно – человек по двенадцать. Им не приходилось беспокоиться за судьбу наследства, что могло остаться без наследников.

Брюнхильд приветливо улыбалась молодым женщинам, приглашая посидеть с нею, пока отцы заняты своим. По князю и его дочери было вовсе не заметно, что их утомляет необходимость в каждом городке заново проделывать все те же дела и обряды. Олеговы «берсерки» с теми же грозно-каменными лицами стригли глазами по толпе и крышам, и Горыня так же пристально следила за всяким, кто находился перед Брюнхильд. Поймав взгляд Зяблицы, подмигнула ей на Благодана, и та понимающе кивнула…