В полночь упадет звезда - [86]

Слушая Семигостя, Олег взглянул на Благодана, сидевшего ближе к нижнему концу стола. Оттуда тот не мог слышать, о чем они говорят, но переменился в лице – понял, что означает этот взгляд. Невольно заерзал, хоть и пытался сохранить невозмутимость. Успех заморского похода сильно прославил его в земле Полянской, и не только Семигость теперь считал, что сын его достоин не просто лучшей невесты, а самой лучшей. И самой лучшей, самой высокой доли.

– Я род ваш почитаю, а дружбу ценю высоко, – уважительно ответил Олег Семигостю и на миг опустил веки над своими загадочными смарагдовыми глазами, по которым никому не удавалось угадать его мыслей. – Боги дадут нам, – он указал на бурлящий котел, из которого изливался запах вареного мяса с луком, морковью и чабрецом, напоминая о совместной жертве, – долгие годы такой же дружбы. Но сейчас, когда весь мой дом носит «печаль» по моему сыну, мы не можем чинить свадебные каши[37]. А что вынется нам на будущее… там и увидим.

Он еще раз опустил веки, будто намекая на некое обещание, не высказанное вслух. Семигость понял, что иного ответа не получит, и был слишком умен, чтобы настаивать на невозможном. И заговорил о другом.

Через какое-то время Благодан незаметно встал и вышел из обчины.

* * *

Во второй обчине тоже горели огни и раздавались голоса – звонкие, девичьи. Сюда ушла Живита, когда отец ее отпустил от столов, здесь же были ее синеглазая мать и старшие сестры, уже замужние. Хозяйка выставила пироги с ягодами, орехи в меду, квас и сбитень.

– Зоряна, ты вышла замуж! – воскликнула Брюнхильд, увидев старшую сестру Живиты, которая прошлой зимой еще носила девичью косу. – Расскажи, как все было?

Теперь Горыня уже не удивилась, что Брюнхильд так любопытна до чужих свадеб. Завязался разговор, княжна рассказала про состязания двух ведьмарок в Добромышле и очень смешно передала, как Несушка говорила «ко-ко-ко» по веленью более сильной соперницы. Все смеялись до упаду.

– А к вам звали «знающего» какого на свадьбу? – спросила Брюнхильд и взглянула на Зоряну, потом на ее мать.

Те вместо ответа переглянулись, как будто озадаченные.

– Да мы сами оберегали, – сказала боярыня. – Меня моя бабка научила…

– Опасно же никого не звать! – Брюнхильд сделала большие глаза. – Не позовешь, а ведьмарь обидится и всю свадьбу испортит! Молодые будут псами гавкать! Или у вас нет таких?

Женщины опять переглянулись.

– У нас вроде и было раньше разных баб… – начала Мировита. – Да они как-то… поумирали все в последние годы. Повывелись.

– Это потому что они Мечтану невзлюбили и вредить ей пытались, – сказала с важным видом Живита. – Да она посильнее оказалась – извела их всех.

– А кто это?

– Да вот, самая сильная наша ведьмарка нынче она, выходит, – пояснила боярыня, переглянувшись с дочерьми.

– Ну и что же – ее зовут на свадьбы?

– Нет. Она не бывает там, где много людей собирается. У нее глаза такие… как бы не было беды.

– Черный глаз?

– Не так чтобы черный. Но как глянет – человека дрожь пробирает.

– Зато она все-все насквозь видит! – с горячностью подхватила Живита. – Вот, когда Жирослав сына женил, они с молодухой все ссорились и дрались, никто не мог понять отчего! Жирослав сам к Мечтане пошел, она в воде посмотрела, пошептала, сказала: ищи, мол, под крыльцом! Стали искать, и знаешь что нашли?

– Что? – с готовностью спросила Брюнхильд, ожидая чего-то ужасного.

– Две жабы сушеные, брюхо к брюху палочкой проткнутые!

– Мать-земля!

– Точно! Все видели. И велела она тех жаб снести на реку, в воду бросить и сказать: «Все лихо за тобой!»

– Кто же такую гадость им подкинул?

– Ну, Жирослава сын гулял с одной девкой, а пришел по другую[38], – с неодобрением пояснила Зоряна. – А та девка и натворила, чтобы им не жить хорошо. Они, Буяковы девки, давно знахарничали. А как выбросили тех жаб, начала она сама чахнуть и к зиме померла.

– А другой был случай, – начала боярыня, – у Велуты почти вся семья за ту осень перемерла. Сперва он с женой, потом младший сын. А за ним и средний захворал. Тут уж Зазим, старший их, ко мне пришел, а я уж к Мечтане – он сам побоялся. Она в воду посмотрела, пошептала, сказала: пусть во дворе поищут в четырех углах. Поискали – нашли в одном углу головешку зарытую, в другом кости, в третьем мох, в четвертом тряпку шерстяную. Как все это сожгли на росстани – выздоровел Зазимов брат. Так теперь и живут вдвоем.

– Надо же, какая мудрая у вас ведьмарка! – Брюнхильд покачала головой.

– Это потому что у нее всевед-трава есть, – прошептала Живита. – Ну, папоротников цвет. У кого она есть, тот все-все знает, что на белом свете делается!

– Откуда ж она взялась такая? Что за женщина?

– Из Сумежья она, – вытянув к Брюнхильд шею и понизив голос, сообщила Живита. – Правда-правда, я знаю! Мы сами с Зорянкой ее нашли, еще тем летом, пока она не замужем была. Пошли мы на Ярилин день зелья собирать. Ходили, ходили да и заблудились. Уж мы и туда, и сюда, а кружит леший и кружит, не выпускает. Думали, так всю ночь и проходим. А устали, ног не чуем, и страшно! Лес шумит, перекликается! Зорянка мне и говорит: «Делать нечего, придется в лесу ночевать, давай уж тогда всевед-траву искать». А у нас люди знают: как найдешь место, садись и жди. Как настанет полночь, выйдет из леса кто-то – мужчина или женщина. И скажет тебе: «Что сидишь? Чего ждешь?» Ты отвечаешь: «Всевед-траву жду». И тут вдруг… – Живита в приливе вдохновения сделала страшное лицо и большие глаза, – этот человек как обернется чем-нибудь… ну, жабой огромной, или вепрем, или еще каким дивом! Если испугаешься – не получишь ничего, а то и с ума сойдешь. Нашли мы место, где папоротник растет, сели, ждем. И вдруг, как полночь, – идет к нам кто-то! Мы со страху чуть не… испугались очень сильно. Прямо из Сумежья, женщина незнакомая! Сейчас спросит, чего ждем, да как обернется жабой! А она так ласково заговорила с нами, дескать, не бойтесь, девочки, я вас не обижу. Взяла и вывела нас к реке, дорогу показала. И было-то близко, а без нее мы сами выйти не могли.